Жаклин Монсиньи - Флорис. Флорис, любовь моя
— Это не так, — воскликнул Арашев, — просто я бедный человек, хотя для них ничего не жалел, воспитывал, как собственных детей. Я бы никогда с ними не расстался, если бы не хотел доставить тебе удовольствие, добрый господин.
Флорис пришел в крайнее раздражение. Ему совсем не понравился толстый паша; что до Арашева, то он готов был убить его за бесстыдную ложь. Селим-паша улыбнулся, слегка смочил губы розовой водой, а потом спросил:
— Кто же эти дети?
Адриан с Флорисом, вскинув голову и радуясь при мысли, что могут хоть как-то свести счеты с Арашевым, произнесли один за другим:
— Я Флорис де Вильнев-Карамей, и этот человек солгал — он похитил нас.
— Я Адриан де Вильнев-Карамей, и мой брат сказал правду — этот человек предатель.
— О! — спокойно промолвил Селим-паша. — Ты обманул меня, мой добрый друг. Это французы.
— Благородный эмир, выслушай меня.
Арашев, понизив голос, подобрался поближе к софе, на которой восседал Селим-паша.
— Один из этих мальчиков представляет большой интерес для тебя, потому что он сын…
Адриан разобрал лишь начало фразы, но так и не понял, о чем говорит Арашев. Селим-паша кашлянул, взял с золотого блюда кусочек рахат-лукума и стал жевать его, затем звучно рыгнул и положил в рот еще две сладкие дольки. Арашев был озадачен и смущен — все шло не так, как он ожидал. Он с яростью поглядывал на детей, бормоча сквозь зубы:
— Ведите себя прилично, гаденыши, не то убью!
Флорис бешено крикнул:
— Что б ты сдох, вонючий пес!
Эмир, услышав это, расхохотался; лицо у него стало фиолетовым, и он никак не мог проглотить лакомство. Наконец, кое-как успокоившись, Селим-паша просюсюкал:
— У мальчишек дурные манеры, друг мой, не знаю, нужны ли мне такие рабы.
Арашев возопил:
— О, благородный визирь, ты же знаешь, кто такой один из них и какую выгоду можно из этого извлечь! Уверяю тебя, они будут кроткими, как барашки.
Селим-паша знаком приказал Флорису и Адриану подойти поближе. Оба «барашка», переглянувшись, сделали шаг вперед, а затем плюнули на его позолоченные туфли. Арашев побелел. Он похитил двух демонов, а продать их не удастся. Эмир, к великому изумлению предателя, залился смехом. Он задыхался от хохота, и слезы выступили у него на глазах. Флорис озадаченно взглянул на Адриана: они решились на такой поступок с целью доказать лживость уверений Арашева, но эмира их дерзость только позабавила. Селим-паша, вновь став серьезным, хлопнул в ладоши. В комнату вошел гигант примерно семи футов роста.
— Мустафа, забери этих двух озорников. Их следует наказать.
С этими словами эмир откинулся на подушки. Встревоженный Арашев спросил:
— Ты дашь мне за них тысячу, благородный визирь?
— О! — рассмеялся Селим-паша. — Я дам тебе гораздо больше, друг мой, гораздо больше…
Флорис с Адрианом испуганно глядели на возникшую перед ними гору. Мустафа, проворчав что-то, нагнулся, подхватил Флориса с Адрианом и, зажав их под мышкой, легко пошел по тропе. Мальчики затаили дыхание — какое же наказание им уготовили?
Эта прогулка по садам Селим-паши оказалась весьма унизительной для Флориса и Адриана. Один сад сменялся другим, везде журчали фонтаны, женщины, копошившиеся на клумбах, со смехом посматривали на Мустафу, без всяких усилий несшего двух мальчишек. Те пробовали вырваться, отчаянно отбивались и даже кусались, но гигант, словно ничего не чувствуя, спокойно вышагивал по дорожкам из гравия. Добравшись до патио, где стояла охрана из янычар, Мустафа раздвинул полог и вошел в большую комнату с мраморными полами. Убранство ее составляли диваны с подушками из разноцветного шелка. Перед окном, выходившим на море, стояла в лучах заходящего солнца молодая женщина. Когда вошел Мустафа, она обернулась. Это была Максимильена. Не говоря ни слова, она устремилась к сыновьям; глаза ее блестели от слез. Мустафа опустил мальчиков на пол, и все трое надолго застыли в объятиях. Великан переминался с ноги на ногу, порой утирая глаза громадным кулаком. Наконец Максимильена высвободилась из рук Флориса и Адриана, сказав громко:
— Ли Кан, Федор, Элиза, идите все сюда.
В одно мгновение комната заполнилась верными слугами. Они бросились к Флорису и Адриану, осыпая их поцелуями и едва не задушив на радостях. Мальчики же были настолько ошарашены, что не задали ни единого вопроса. Даже Марина-Хромуша оказалась здесь. Внезапно Флорис воскликнул:
— Мамушка, а где же Ромо и мой крестный?
— У Селим-паши. Они спрятались за занавеской, чтобы захватить врасплох предателя Арашева.
— Мама, — сказал, краснея, Адриан, значит, они все видели?
— Да. Так пожелал Селим-паша.
Несколько смущенные, мальчики переглянулись — они начинали понимать, отчего так веселился эмир.
— Мама, — осведомился Адриан с любопытством, — как же вы оказались в Хаджи-Бее?
Максимильена собиралась ответить, но в этот момент в комнату вошел эмир в сопровождении гетмана Саратова и Ромодановского. Флорис и Адриан с радостным воплем устремились к своим друзьям. Селим-паша подошел к Максимильене.
— Довольна ли благородная дама?
Максимильена, чьи глаза еще не высохли от слез, схватила руку эмира.
— Как мне отблагодарить вас, Селим-паша, за все, что вы сделали для нас?
Турецкий эмир покраснел — христианские обычаи были ему в диковинку. Разумеется, в гареме у него много европейских женщин, но они не знатные дамы — эта французская графиня приводила его в смущение своими манерами, а также мужской одеждой. Деликатно высвободив руку, Селим-паша промурлыкал:
— Я приказал схватить предателя Арашева. Его посадят на кол.
Максимильена побледнела, но тут в разговор вмешался гетман Саратов:
— Никто не сравнится в величии и благородстве с моим братом Селим-пашой, однако прошу разрешить мне самому покарать изменника.
Маленькие глазки эмира вспыхнули: ему было любопытно узнать, какое наказание уготовил гетман для бывшего казака; впрочем, он не стал задавать вопросов из вежливости. Гетман, однако, понял, как не терпится эмиру полюбоваться казнью, и злобно улыбнулся.
— Мой брат Селим-паша останется доволен.
Ромодановский прижимал к себе Флориса и Адриана; верный друг не мог говорить, горло перехватило. Какого страха он натерпелся за все эти дни, когда миссия, столь близкая к завершению, едва не потерпела крах!
Максимильена обнаружила исчезновение сыновей на рассвете, и Ромо впал в мрачное отчаяние. Сама же Максимильена едва не лишилась рассудка от свалившегося на нее несчастья. Гетман послал в погоню за Арашевым казаков, но никто не мог вывести их на след. Ничем не помогли и собаки — за пределами лагеря они остановились, жалобно скуля и виновато виляя хвостом. Десять дней прошло, не дав никаких результатов. Общая подавленность царила в лагере, когда вдруг на горизонте показался всадник. Подскакав к палатке гетмана, он спрыгнул с измученного коня, проявив совершенно неожиданную для его возраста прыть, и склонился перед Саратовым.
