Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
Несчастный художник сошел с ума. Его рассудок, столь долго сопротивлявшийся страданиям, не выдержал радости.
С этой суммой денег, которую судьба словно в насмешку бросила непризнанному гению, и начал свое дело мой отец Луи Монье. Не думаю, чтобы капитал мог быть более чистого происхождения. Пятьдесят четыре тысячи франков, пошедшие на постройку нашего кожевенного завода, были плодом сорока лет труда, беспримерных усилий, сорока лет нужды и борьбы за то, чтобы искусство служило высоким идеалам, без чего оно остается ребяческой забавой.
Основав свое предприятие, мой отец нанял нескольких рабочих; за долгие годы, в течение которых Луи Монье вел дело, их было не больше десяти человек. Все это время отец Жака Бродара проработал на заводе моего отца. Как видно из документов, Бродар и его товарищи ежегодно приносили предприятию доход, равный в среднем двадцати семи тысячам франков. Иначе говоря, каждое из этих живых орудий производства давало такую же прибыль, какую получают в обычных условиях от капитала в пятьдесят четыре тысячи франков.
Если допустить, что владелец завода, как производственный фактор, имеет ценность в три раза большую, чем рабочий, то он представляет собою капитал в сто шестьдесят две тысячи франков.
После многих лет труда люди, как и машины, полностью износились; соответствующий капитал следовало взять из полученной за эти годы прибыли и вручить тем, кто имеет на него законное право.
Когда отец, накопив миллион франков, передал предприятие своему зятю, он намеревался именно так распорядиться этими деньгами, сохранив для меня лишь долю, соответствовавшую его участию в деле и первоначально вложенным средствам. Но, не будучи в состоянии это осуществить, поскольку некоторые рабочие умерли, а другие ушли с завода, и не сумев дать морального обоснования своим расчетам, мой отец, желая быть справедливым, поручил своему зятю Этьену Руссерану, в то время еще слывшему социалистом, выполнить его последнюю волю.
Агата вздохнула и принялась писать, испещряя бумагу цифрами. Наконец, протянув листок учителю и показывая на результат вычислений, она сказала:
— Вот сумма, которую мы должны отцу Жака Бродара из наследства моего отца; семьдесят одна тысяча четыреста двадцать восемь франков пятьдесят семь сантимов[56]. Я уже не говорю о том, сколько мы должны самому Бродару за его участие в деле в течение восемнадцати лет. Неужели вы и теперь откажетесь принять эти деньги в счет моего долга, чтобы помочь Анжеле и ее ребенку? Ребенку Этьена, быть может…
Учитель был очень взволнован. Он взял кредитку, протянутую ему Агатой, и положил в жилетный карман.
— Достоверны или вымышлены эти данные, правильна или неправильна эта теория, — сказал он, — меня восхищает великодушие, которого не могут скрыть все ваши парадоксальные рассуждения. Если позволите, я зайду еще раз, и мы поговорим о ваших идеях и об употреблении нажитых богатств.
— Я буду очень рада, сударь, продолжить наше знакомство, — ответила Агата. — Я ищу не одобрения моих идей, а только истины и справедливости. Ваше критическое отношение больше располагает меня к доверию, нежели любые комплименты.
— Благодарю, сударыня! До скорого свидания! Пойду к моим бедным друзьям и постараюсь победить их щепетильность. Завтра я сообщу, как выполнил вашу просьбу.
XXXIV. Цель оправдывает средства
Учитель немедленно отправился к Бродарам, но Мадлены не оказалось дома. Она ушла, поручив соседке присмотреть за девочками и оставив привратнице ключ на случай, если вернется Анжела.
Мадлена была незнакома с волокитой, обычной для судопроизводства, и нисколько не сомневалась, что мужа скоро освободят. Ей хотелось, чтобы, вернувшись, Жан застал дома хотя бы всех дочерей, и она отправилась на поиски Анжелы, длительное отсутствие которой очень ее тревожило. Мадлена надеялась, что ласки трех дочерей хоть немного утешат Жака, потрясенного арестом сына.
Леон-Поль был весьма раздосадован, не застав Мадлены. Мысль, что при нем значительная сумма денег, беспокоила его. А вдруг он потеряет кредитку или ее украдут? Ему хотелось поскорее от нее избавиться. Впрочем, он не забывал одного из своих любимых афоризмов: «Смирись с тем, чего нельзя избежать», и решил вооружиться терпением, ибо народная мудрость гласит: терпение и труд все перетрут.
Если бы учителю было известно, где живет его горемычная сестра, он, вероятно, пошел бы к ней под предлогом поисков Анжелы. Но когда при нем было произнесено ее имя, он, подавленный тягостными воспоминаниями, не стал расспрашивать о несчастной. Бедная, бедная Элиза! Она приходила ему на память такою, какою была когда-то — маленькой, невинной девочкой; слезы застилали ему глаза, и он старался думать о другом.
Подобно Мадлене, Леон-Поль полагал, что Бродара скоро выпустят, и испытывал некоторое смущение при мысли о деньгах, которые должен был ему вручить. Мать, повседневно заботящаяся о детях, лучше знает их нужды; ее, пожалуй, легче будет убедить, чем отца.
Понятия не имея, когда Мадлена вернется и наскучив ожиданием, бывший учитель решил отправиться пока на свою «дачу». Кстати, он захватит рукопись, обещанную Сен-Сиргу. Прежде чем отдать ее человеку, в чьих интересах ее уничтожить, он выпишет для себя кое-какие мысли, стоившие того, чтобы их сохранить.
Итак, Леон-Поль зашагал по направлению к лесу Бонди, решив вернуться вечером и познакомиться с остальными членами семейства Бродаров. Они также интересовали его, ибо все были несчастны, все страдали от социальной несправедливости, с которой, по его убеждению, можно и нужно было бороться.
Любя своих ближних, размышляя о том, как сделать их счастливыми, учитель пришел к выводу, что общество, подобно каждому человеку в отдельности, подчинено непреложным законам развития. Знание этих законов должно предохранить людей от зла, отнюдь не коренящегося в их природе, зла, наиболее гнусными проявлениями которого являются насилие и нищета…
* * *Пока учитель шел неторопливым шагом философа-мечтателя, думая о г-же Руссеран (он чувствовал глубокую симпатию к ней, хотя и не разделял полностью ее взглядов и собирался при первой же встрече поспорить насчет их), м-ль де Мериа с живейшим нетерпением ожидала результатов своего визита на Почтовую улицу. Она давала Валери урок игры на рояле, но, машинально отбивая такт сонатины, мыслями уносилась далеко. Ученица тоже была рассеянна. Опасения матери подтвердились: оставшись одна, девочка воспользовалась свободой, чтобы расспросить слуг, разузнать о причинах нападения, жертвой которого стал ее отец. Увы! То, что бедняжка услышала, сильно ее смутило, подорвав уважение к нему.
