Мэри Патни - Сомнения любви
– Чепуха. С нами ехать гораздо безопаснее, ну и комфортнее тоже. — Он улыбнулся, и раздражения у нее сразу поубавилось. — И я действительно хотел бы, чтобы ты была рядом. Я обязан отблагодарить тебя по меньшей мере за гостеприимство, а по большей мере — за нечто гораздо большее.
– Хорошо. Я действительно сэкономлю, если поеду с вами.
– Мне очень неприятно чувствовать себя зависимым от моих друзей. Сначала ты, потом они. Керкленд платит за проезд, а Рэндалл и Мастерсон обсуждают, кто из них будет оплачивать гостиницы, а кто еду. Я намерен вернуть им всю сумму, но в настоящий момент у меня и одежды своей нет.
– У меня создалось впечатление, что твои друзья многим тебе обязаны, и они счастливы, что им представилась возможность ответить добром на добро. — Она сделала еще один маленький стежок. — Одна из добродетелей — уметь принимать то, что дают, смиренно и с благодарностью. Тебе это зачтется на небесах.
Он усмехнулся. Выглядел он сейчас более непринужденно.
– Прекрасный совет. Буду стараться ему следовать.
Мария сделала еще один стежок.
– Ты хочешь, чтобы мы продолжали изображать жениха и невесту?
– Да. — Он вздохнул. — Пожалуйста, прояви терпение ко мне, Мария. Ты мне по-прежнему дорога. Так же дорога, как раньше. Но… я прежде должен освоиться в той жизни, в какой мне предстоит жить, а потом я пойму, что я могу изменить и что должен принять как неизбежность.
Хоть кто-то из его друзей способен вот так смиренно признаться в своей уязвимости? Мария мысленно перебирала имена. Пожалуй, Мастерсон на это способен. Керкленд — сомнительно. Рэндалл скорее дал бы себя четвертовать, нежели расписался бы в собственной слабости.
– Ты правильно делаешь, что продвигаешься вперед с осмотрительностью. Я пытаюсь представить, каково тебе сейчас, но могу лишь догадываться, как тебе трудно. — Она улыбнулась ему. — Знаешь, ты молодец.
Он приподнял бровь:
– Разве? Я чувствую себя несведущим и неуклюжим. Я рад, что ты видишь меня иным.
Мария сложила руки на коленях.
– Потеря памяти — одновременно и бедствие, и дар свыше. Тебе дарована возможность быть тем человеком, каким тебе предначертано быть, каким создала тебя природа, без оглядок на условности и предубеждения той среды, которая тебя сформировала, без оглядок на то, чего ожидают от тебя другие. Что думают о тебе твои друзья? Они считают, что сейчас ты не такой, каким был раньше?
– Мастерсон высказался как раз сегодня по этому поводу, — не без удивления заметил Адам. — Он сказал, что я кажусь менее зажатым, меньше похож на герцога.
– Возможно, это не так уж плохо, если учесть, что герцогский титул был навязан тебе в столь юном возрасте. — Мария сдвинула брови. — Интересно, какое я составила бы о тебе мнение, если бы мы познакомились до той аварии? С бомондом у меня мало общего. Скорее всего я решила бы, что ты для меня птица слишком высокого полета. А сейчас ты вполне доступный.
Адам засмеялся:
– Доступность — это, конечно, очень хорошо, но, как и все мужчины, я предпочел бы, чтобы красивая женщина думала обо мне как о мужчине обаятельном, красивом и интересном.
– И это все тоже, — тихо сказала она.
Ладонь его лежала на дверной ручке. Глаза впились в ее глаза. Господи, как ей хотелось подойти к нему!
– Я ухожу, — сдавленно проговорил он. — Пока мы не сделали что-то такое, о чем потом оба будем сожалеть. — Он развернулся и вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.
Мария впилась зубами в костяшки пальцев правой руки. Ее трясло от разочарования, от неудовлетворенности и опустошающего душу ощущения того, что все надежды ее тщетны. Кровь ее дошла до точки кипения. Настоящая леди не способна испытывать такое… вожделение! Сара точно на такое не способна. Куда ей, Марии, до настоящей леди! Она скорее похожа на распутную крестьянскую девку.
Единственным ее утешением было сознание того, что Адам испытывал те же чувства.
Только теперь Адам понял, что ему не следовало бы заходить к Марии. Возможно, он мог бы зайти утром, но не сейчас, перед сном. Теперь он страдал от неудовлетворенного возбуждения. Она выглядела такой простодушной, такой честной и такой щемяще милой. Но она казалась ему кристально честной и тогда, когда он, очнувшись, истерзанный морем, увидел ее, склонившуюся над его постелью. Он знал, что не способен мыслить здраво и суждения его не безупречны. Возможно, он мог ей доверять. Он ни в чем не был уверен, только лишь в том, что не может доверять и самому себе.
Адам не смог заснуть сразу, но и долгожданный сон не принес ему покоя. Ему снились тревожные сны. Он видел себя маленьким мальчиком, отбивавшимся, как затравленный зверек, от каких-то демонов, тащивших его из дома. Сон изобиловал подробностями и деталями, ясно указывающими на то, что местом действия была Индия. То было воспоминание, которое он предпочел бы похоронить навсегда.
За этим сном пришел другой. Ему снилось, что он обнимает красивую молодую женщину. Он заговорил с ней, и она повернула к нему сияющее лицо. У нее были светлые волосы и зеленые глаза. Она была англичанкой, и она не могла быть его матерью. Он знал, что жены у него не было. Но может быть, у него была возлюбленная? Мария задавала вопрос, не напоминает ли она ему другую женщину, присутствовавшую в его жизни, и, возможно, она права.
Однако самым тяжелым был сон, в котором он увидел себя входящим в бальный зал, заполненный множеством красивых, нарядно одетых людей. Вдруг он обнаружил, что он наг, абсолютно наг. Он проснулся в поту. Голова гудела, и сердце гулко билось.
Вдох, выдох. Вдох, выдох. Когда успокоился, он даже сумел увидеть в ситуации пусть злую, но иронию. Он был абсолютно уверен, что такого конфуза с ним не могло случиться. Сон, вероятно, был связан со страхом, какой он испытывал в преддверии путешествия в Лондон, где ему предстояло вновь войти в ту великосветскую жизнь, к которой, как он отчетливо понимал, он совершенно не был готов. Он будет чувствовать себя голым и уязвимым, что бы он на себя ни надел.
Слава Богу, что у него такие друзья. Пусть им досаждало то, что вспомнить их он так и не смог, но они не сдавались и его не бросали. Адам знал, что за ними он как за каменной стеной.
Он должен также поблагодарить судьбу за Марию. Ее ложь об их браке все еще отзывалась в его душе сильной болью, и он не хотел бередить рану, но Мария продолжала оставаться самым приятным ему существом на земле. Она не знала его другим и отчасти по этой причине лучше других понимала и видела его настоящего — такого, каким он стал сейчас. Он чувствовал себя лучше, когда они были вместе.
