Кэндис Герн - Ярмарка невест
Это было неуклюже. Это было трудно. Джеймс был уверен, что арендаторам так же неловко, как и ему.
Так было не всегда. Он делал это вместе с матерью, когда был ребенком, потом однажды с Ровеной, когда оказался дома в отпуске. Его жена, однако, всегда держалась надменно, когда они посещали простые каменные дома и жилища фермеров. Может быть, слово «равнодушная» лучше описывало ее манеру держаться, потому что она не была злой. Верити же знала каждого члена семьи по имени, у нее были припасены улыбка и прикосновение для каждого ребенка, особые слова, предназначенные каждому взрослому. Верити дарила особым образом уложенные апельсины, красиво перевязанные мешочки с душистыми травами – нелепая роскошь для простых людей, которой они бурно радовались.
Работа оказалась не такой неприятной, как ожидал Джеймс. Доброе отношение его людей к Верити распространилось и на Джеймса. В каждой семье его благодарили. Тяжело, неуклюже, часто против своей воли, но благодарили в каждом доме. За шесть с лишним лет это были первые вежливые слова, адресованные Джеймсу большинством людей, и, как ни странно, это его радовало.
Рождество прошло, как всегда, спокойно. Джеймс боялся, что Верити в своем стремлении вернуть ему доброе имя будет использовать этот случай, пытаясь возродить старые традиции. Она не стала этого делать. Она спокойно стояла рядом, пока Джеймс неуклюже ухищрялся заставить кого-то другого разжигать рождественский огонь. Юный Дейви Ченхоллз был бы очень рад сам этим заняться, но попросил Верити помочь ему, и, разжигая огонь, они вдвоем держали прошлогоднюю обгоревшую охапку хвороста, пока Джеймс делал все возможное, чтобы стоять к ним спиной. Потом Верити вместе со всеми подняла бокал пунша, послав Джеймсу взгляд, который дал ему понять, что она сознает, каким тяжелым испытанием все это оказалось для хозяина Пендургана.
Рождественским утром Верити пошла в церковь с Агнес и не возражала, когда Джеймс отказался к ним присоединиться. Она даже не упомянула другие праздничные традиции, хотя Джеймс догадывался, что она привыкла к более веселым занятиям в это время года. Он предполагал, что раньше Верити с восторгом следовала ежегодным традициям. Ее естественная душевная щедрость должна была засиять во время празднования Рождества.
Тем не менее Верити даже не пыталась возродить давно утраченные сентиментальные традиции этого несчастного семейства. В этом году она от Джеймса не потребовала ничего, кроме той неуклюжей раздачи корзинок.
Джеймс после этого почувствовал облегчение и небольшое разочарование. Он втайне надеялся, что Верити возродит «ветку поцелуев», хотя, может быть, и к лучшему, что она этого не сделала.
Их неправдоподобная дружба превратилась в спокойные, непринужденные отношения. Верити так и не узнала (Джеймс по крайней мере надеялся, что она не узнала) о страстном влечении, которое он испытывал по отношению к ней, так как он изо всех сил старался сдерживать это влечение. В этом было нечто большее, чем простое желание, но Джеймс знал, что идти по этому пути не имеет смысла. Он был решительно настроен не осквернять ее оставшуюся добродетель. То, что он когда-то намеревался сделать ее своей любовницей, теперь казалось абсурдным. Даже мысль о том, чтобы опять подвергнуть унижению ее чувство собственного достоинства, казалась ему бессовестной.
Верити оставалась верна своему предложению дружбы, удерживая их отношения строго в соответствующих рамках. Несмотря на это, Джеймса влекло к ней, и ему плохо удавалось справляться с этим влечением, которое к тому же было не просто физическим.
Джеймс часто ловил себя на том, что ему невыносимо хочется просто быть рядом с Верити, сидеть с ней в одной комнате, ехать верхом по имению бок о бок с ней, разговаривать с ней, молчать с ней. Может быть, именно поэтому он предложил за нее свою цену в Ганнислоу? Неужели его толкнуло на это только одиночество?
Они ездили вместе верхом, когда позволяла погода. Джеймс брал Верити с собой на вересковую пустошь и, к ее восторгу, показывал каменные круги и другие древние памятники. Когда погода вынуждала их сидеть под крышей, Джеймс водил Верити по дому, по самым старым его частям, которыми никогда не пользовались, объяснял, что в каком веке было построено, рассказывал историю семьи. Во время этих хождений они много разговаривали, в основном о своем детстве, о семьях, о друзьях, о книгах, поэзии и политике. Верити любила слушать корнуэльские сказки, и Джеймс был счастлив ей угодить. Уже много лет он не испытывал удовольствия от такой легкой, непринужденной беседы и теперь наслаждался каждым моментом. Он знал, что ей хочется поговорить об Испании. Ему хотелось поговорить о ее фальшивом замужестве. Однако никто из них не нарушал уговор и не проявлял любопытства.
Верити только один раз подошла вплотную к запретной теме. Однажды прохладным, но солнечным утром они поехали верхом на Хай-Тор. Оставив лошадей внизу, они стали пешком подниматься в гору. Там они забрались на упавший валун и любовались открывшимся видом, пока ледяной ветер не прогнал их. Верити смеялась и прыгала вниз по холму, как девочка. Джеймс был очарован этим зрелищем.
Верити замедлила шаг, только когда оказалась в особенно каменистом месте, и Джеймс взял ее затянутую в перчатку руку, чтобы помочь спуститься по скалистому склону. Хотя не было ничего непристойного в том, чтобы так взять ее за руку, Джеймс ощутил необыкновенное тепло, которое передавалось сквозь кожу ее перчаток. Они переглянулись, и Джеймс понял, что Верити почувствовала то же самое.
Когда Джеймс вывел ее на ровную дорогу, Верити не отпустила его руку и, смеясь, потянула за собой по склону. Подойдя к лошадям, они запыхались, от их дыхания в воздухе клубились белые облачка пара. Улыбка Верити была ослепительна, а сама она выглядела неотразимо. Джеймсу пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не схватить ее за руки и не целовать до самозабвения. Сдерживать злополучное обещание было все труднее.
– Разве ты не любишь это время года? – спросила она. – Воздух чистый до хруста и такой холодный, что щиплет кожу.
– Нет, как ни странно, – ответил Джеймс, – я всегда ненавидел зиму.
«До сегодняшнего дня», – подумал он.
Верити притихла и выпустила его руку.
– Извини, – Капитан Полдреннан говорил мне о...
Верити раскрыла было рот, но тут же прикрыла его рукой, ясно понимая, что зашла на запретную территорию. Но Джеймс в тот момент чувствовал к Верити особое расположение, ему хотелось бы продолжать держать ее руку в своей, и он решил позволить ей немного отступить от уговора.
– Что он тебе говорил? – спросил Джеймс.
