Кэндис Герн - Ярмарка невест

– Ничего не понимаю!

– Не важно. – Верити снова подняла глаза. – Может быть, нам попробовать стать просто друзьями?

Джеймс не поверил своим ушам.

– Ты хочешь быть моим другом? После того, что я с тобой сделал? И после всего, что ты узнала – а ты не могла этого не узнать – о моем прошлом?

– Да, конечно, – ответила Верити, как будто это было самое обычное дело.

Джеймс снова опустился на стул.

– Я не понимаю тебя, Верити Озборн. Почему в тебе нет ко мне ненависти за боль, которую я тебе причинил? И почему ты не боишься меня, как все остальные?

– Вспомните, милорд: я была рядом с вами вчера вечером. Я видела, что с вами происходило.

Джеймс вздрогнул, как от удара. «Боже милостивый, что она видела?»

– Я знаю, что сознание ваше было снова в Испании, – сказала Верити, – и вы снова переживали тот бой.

Джеймс вцепился в деревянные подлокотники кресла.

– Откуда ты, черт побери, об этом знаешь? – спросил он, разъяренный тем, что ей известно об Испании.

«Что еще она знает?»

– Пожалуйста, не сердитесь, милорд. Я выспросила об этом капитана Полдреннана.

– Черт бы его побрал!

– Не надо винить капитана, – сказала Верити. – Это я слишком назойлива, лезу не в свое дело. Я хотела знать, правда ли то, что слышала от других.

– От бабушки и прочих?

– Да.

Джеймс тяжело вздохнул.

– Тогда тебе известно, что я сделал. Ты знаешь, какое зло я совершил. А теперь я причинил боль и тебе.

– Я знаю только то, что сама видела, милорд, – возразила Верити. – Я видела собственными глазами, как случившееся в Испании до сих пор, спустя столько лет, раздирает вас на части. Я хотела бы вам помочь, если сумею.

«Черт бы побрал ее вмешательство. Ее стремление утешить становится назойливым и совсем ему не нравится.»

Джеймсу не удалось скрыть раздражение в голосе.

– Как ты можешь помочь мне?

Верити улыбнулась, не обращая внимания на его поднимающийся гнев.

– Оставаясь вашим другом, – сказала она. – Готовя вам отвар корня валерианы, чтобы помочь спать без кошмаров. Находясь поблизости, когда видения снова овладеют вами. Слушая, когда вы захотите рассказать об этом.

«Рассказать об этом? Она сумасшедшая?»

– Боже милостивый, я хочу только забыть обо всем. Однако это невозможно. Разговоры об этом – самое последнее, что может мне помочь. Занимайся своими настоями и отварами, Верити.

Слова Джеймса ее не задели, и Верити настаивала:

– Но если держать этот ужас в себе, он будет изводить вас. Я ничего не понимаю в видениях и помрачениях сознания, или что там еще с вами происходит.

«Господи, сделай так, чтобы она замолчала!»

– ...Но я знаю, что такое кошмары, – продолжала она. – Я знаю, каково снова и снова видеть и чувствовать весь ужас с той же остротой, что и в первый раз, и просыпаться от собственного крика. И это повторяется снова и снова, и тебе кажется, что ты умрешь от этого.

Джеймс сдержался и стал всматриваться в лицо Верити. Она говорила искренне. Он думал, что она преодолела ужас, который ей пришлось пережить, будучи проданной на рыночной площади. Он даже негодовал на нее за это. Неужели он переоценил ее силу? Неужели она до сих пор мучается кошмарами?

– То, что происходит с вами, должно быть, в тысячу раз хуже, – говорила Верити, – поскольку это происходит, когда вы бодрствуете. Я видела, что с вами творится.

Джеймс заерзал в кресле.

– Из-за чего это случилось? – спросила она, явно убежденная, что он ей ответит.

Джеймс нечасто говорил о своих провалах в сознании. Только с Лоббом, который знал о них с самого начала, и один-два раза с Аланом Полдреннаном. Но ее решительный взгляд свидетельствовал о том, что она не отстанет от него до тех пор, пока он ей все не расскажет. Черт бы ее побрал!

– Милорд?

Джеймс бросил на Верити взгляд, в котором, он надеялся, отразилось недовольство ее настойчивостью, и в конце концов сдался, оказавшись бессильным под взглядом ее ласковых карих глаз. Джеймс отвел взгляд и уставился на пятно на стене над плечом Верити.

– Я прочитал письмо и бросил его на решетку у себя за спиной, – начал он. – Через несколько минут я встал налить себе бренди, считая, что письмо уже давно сгорело. Я ошибся. Краем глаза я увидел, что оно лежит на углу решетки. Наверное, именно в тот момент оно вспыхнуло, не знаю. Больше я ничего не помню.

Верити помолчала, потом сказала:

– Это действительно в тысячу раз хуже ночных кошмаров.

Когда Джеймс посмотрел на нее, она встретилась с ним взглядом и не отвела глаза.

– Я хотела бы вам помочь.

– Почему?

– Потому что догадываюсь, что под всей этой болью, под внешностью лорда Хартлесса скрывается хороший человек, – сказала Верити.

«Право, с него было достаточно.»

– Мадам, вы взялись за меня, как рудокоп со своим кайлом, который долбит и долбит по камню там, где, ему кажется, проходит богатая жила. Но вы здесь ничего не найдете, дорогая. Предлагаю бросить это занятие. Вы только разочаруете нас обоих.

– Я просто хочу помочь.

– Ты не можешь мне помочь! – рявкнул Джеймс. – Во имя всего святого, это же не легкая простуда, которую можно вылечить твоими травами. Неужели ты не понимаешь?

Верити смотрела на него ясными карими глазами, печальными, как у собаки, полными боли.

«Проклятие! Он не имеет права кричать на нее.»

Джеймс запустил пальцы в волосы и попытался обуздать свой гнев. Верити не заслуживает такого грубого обращения, но и он не заслуживает ее участия. Он нанес ей непоправимый вред, а она хочет помочь ему. Такое почти не возможно выдержать.

Джеймс откашлялся.

– Нет, конечно, ты не понимаешь, – сказал он, понизив голос. – Что ты можешь сделать? Как ты можешь понять, что значит жить жизнью, пронизанной стыдом и чувством вины? Терпеть страх и ненависть всех вокруг, до тех пор пока не превратишься в чудовище, каким тебя считают? Каждое утро просыпаться и спрашивать себя, сможешь ли выдержать еще один день? Страстно хотеть покончить со всем этим и не иметь на то достаточно мужества? Что ты об этом знаешь?

Верити сидела тихо, сложив руки на коленях, огонь отражался в глубине ее темных глаз: она смотрела на пламя, горящее в камине за спиной у Джеймса.

Через некоторое время она подняла на него глаза и тихо заговорила.

– Вы правы, – сказала она. – Наверное, я никогда не смогу постичь всю боль, которую вам довелось пережить. Извините, если я взяла на себя слишком много. Я просто надеялась, что могу предложить вам свою дружбу, если она вам нужна.

Она обезоружила его своими великодушными словами и ласковыми глазами. Она предлагала ему еще один драгоценный дар, а он был почти готов швырнуть его ей в лицо. Гнев растаял. Джеймс наклонился вперед в своем кресле и взял Верити за руку.