Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь
— Да, ты прав, Флорис, но я постоянно спрашиваю себя, не слишком ли все было просто сначала… и не слишком ли все сложно теперь… — задумчиво ответил Адриан.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Улыбнись и поздоровайся с двумя новыми канцлерами; они делают нарочито благочестивый вид, однако при нашем появлении тотчас прервали свою беседу.
— О! — небрежно бросил Флорис, вежливо раскланиваясь с теми, на кого ему указал брат, — тебе повсюду мерещатся враги.
— Его милость прав, барчук, — шепнул Федор. — У Бестужева и Воронцова дурной взгляд.
— А ты, Федор, — запротестовал Флорис, — всегда и во всем поддерживаешь Адриана.
— Майский Цветок, когда улетает ворон, его место занимает сокол, улетает сокол, появляется ворон, — менторским тоном заметил Ли Кан, преклоняя колени перед святым Георгием Византийским и могилами девяти митрополитов.
— Но, Ли Кан, это же не твой храм, это мой, — рассердился Федор.
— Будда — он везде, Острый Клинок, — невозмутимо ответил китаец, поднимаясь с колен.
— Идемте, найдем укромный уголок, где мы будем одни, — сказал Адриан, — я должен по говорить с тобой, Флорис. Во дворце это сделать невозможно.
Под инквизиторскими взорами обоих канцлеров друзья покинули собор.
— Ах, да! — вдруг встрепенулся Адриан, когда они проходили по церемониальной площади. — Я вспомнил, где видел этого Воронцова: он катался на коньках на озере Дубино…
— Точно, барин. Я за ним с берега наблюдал: он все время старался подслушать, что ты говорил его милости маркизу, — подтвердил Федор.
— Царица многим нам обязана, она осыпает нас милостями, чего нам бояться? Мы выделим этим надутым канцлерам часть ее благодеяний, как мы уже поступили в случае с Минихом и Остерманом, и все встанет на свои места, несмотря на мрачные пророчества Ли Кана. О! Все это пустяки, я просто не узнаю вас, вы словно три ворона — только и ждете, чтобы накаркать беду, — со смехом произнес Флорис, восторженно озираясь по сторонам и стараясь не упустить ни малейшей подробности разыгравшегося вокруг них спектакля.
Они находились внутри Кремля — крепости, кирпичная стена которой, протяженностью в целых две версты, была украшена двадцатью укрепленными башнями. Флорис успел забыть, что Кремль — это настоящий город в городе, со своими дворцами, соборами и колокольнями. Еще вчера он был погружен в мертвую спячку; чтобы всколыхнуть его, понадобилась безумная мысль Флориса, внезапно осенившая его в Петербурге:
— Поезжайте короноваться в Москву, мадам, последуйте старинному обычаю русских царей; после этого уже никто не осмелится оспаривать у вас трон.
— Ты просто волшебник, Флорис, отважный, непочтительный и… очаровательный, — улыбнулась в ответ Елизавета. — Совет хорош, мы немедленно едем.
Флорис слегка покраснел. С минуты перехода власти в руки Елизаветы и его дерзкого ответа на ее вопрос он ни разу не остался с царицей наедине. Но с каждым днем он влюблялся все больше и больше, и, словно тигр в засаде, ждал своего часа. Как верно заметил Воронцов, Елизавета постоянно советовалась с Флорисом, равно как и с Адрианом, чей рассудительный и спокойный ум она вполне сумела оценить. Что касается Жоржа-Альбера, то он пользовался всеми правами, включая и право играть на ступенях трона. В это утро Флорис подошел к царице, окруженной, как всегда, шумной толпой баб, бояр и камердинеров.
— А, шевалье де Карамей! Все ли готово для завтрашней церемонии?
— Да, сударыня, ваше величество будет помазана согласно древнему византийскому обычаю. Но мне бы хотелось поговорить с вами в более спокойной обстановке, — добавил он совсем тихо, — есть кое-какие детали…
Мастерицы принесли расшитый жемчугом и драгоценными камнями кокошник, который завтра предстояло надеть государыне. Елизавета с любовью взглянула на Флориса и чуть слышно прошептала:
— Сегодня ночью — царица даст тебе аудиенцию.
Сердце Флориса заколотилось так сильно, словно хотело выпрыгнуть из груди. Итак, царица любит его. В страшном волнении Флорис ожидал вечера: сегодня ночью, накануне своей коронации, она будет принадлежать ему… Он поднял голову и приветливо кивнул колокольне Ивана Великого, затем, встав спиной к Москве-реке, долго смотрел на Грановитую палату, где в золоченых царицыных покоях должна была находиться Елизавета: она принимала депутации московских жителей. Адриан взял брата под руку, и они пересекли Соборную площадь, где сегодня царило небывалое оживление. Отовсюду доносились крики, топот копыт, скрип колес. Все лихорадочно готовились к коронации от высокородного боярина до бедного холопа.
— Покупайте куличи!
— А вот сладкие прянички!
— Выпей, батюшка, медку, согрейся!
— А вот каша, лучшая в Москве.
Выкрики доносились с Красной площади, где вокруг собора Василия Блаженного кишел простой народ. Каждый хотел занять место получше, чтобы завтра поглазеть на проход новой русской царицы. Золотом полыхали штандарты. Развевались знамена, под барабанную дробь маршировали полки. У Флориса закружилась голова.
— Здравия желаем, ваши милости, — расступались мужики при виде братьев де Карамей.
— Господин шевалье, господин граф де Карамей, вас приветствует Александр Юрьевич.
Бояре кланялись юным героям. Они привыкли обхаживать фаворитов.
— Боюсь, что завтра мы коронуем не ту голову, — ворчал старый боярин, внимательно разглядывая высокую статную фигуру Флориса, направлявшегося вместе с друзьями к Архангельскому собору.
— О чем ты, Бутурлин?
— О! Только о том, что вижу собственными глазами. Посмотрите, бояре, посмотрите на этого юного и красивого кавалера. Неужто вы ослепли, оглохли или онемели? У него же на лбу написано, что в жилах его течет царская кровь. Я сразу его узнал, еще в Петербурге.
Собравшиеся испуганно смотрели на Бутурлина и шепотом повторяли:
— Царская кровь!
— Царская кровь!
— Слышите, Воронцов, — угрюмо промолвил Бестужев, направляясь во дворец вместе с вице-канцлером, — опасность бродит рядом…
Не ведая о причинах волнения, произведенного их появлением, Флорис и Адриан в почтительном молчании прошли перед могилами царей Рюриковичей. К великой ярости Федора, Ли Кан останавливался возле каждого надгробия и молитвенно складывал руки; его длинная коса раскачивалась во все стороны. Внезапно Флорис замер перед золоченым изображением царевича Дмитрия.
— Посмотри на него, Адриан, какая трагическая судьба — такой юный, такой красивый, царский сын, то ли умерший своей смертью, то ли убитый, то ли настоящий, то ли лже-Дмитрий…
— Ты прав, внезапно хриплым голосом произнес Адриан. — Он был юн и прекрасен, как ты, и…
