Ферн Майклз - Богатство Лас-Вегаса
Маленькая белая церковь Святого Бартса… Здесь ее крестили. Здесь она впервые причащалась, сюда приходила на занятия по катехизису и тут же прошла конфирмацию. Массивные дубовые двери на тяжелых металлических петлях. Удивительно, но они никогда не скрипели. Внутри прохладно, сумрачно и покойно, воздух всегда пропитан одним и тем же знакомым запахом восковых свечей и полироля. Они свернули за угол, и Фанни показалось, что на нее пахнуло этим сладким ароматом. Она не стала оглядываться, это место останется с ней навсегда. Да, навсегда.
«Дом, милый дом…» — улыбнувшись, продекламировал отец, видя, что дочь загрустила.
Дом — Бридж-стрит, 333 — представлял из себя коричневое здание с высокой белой верандой, на которой помещались качели и два кресла-качалки. Здесь она оставляла зимой свои санки, здесь садилась на ступеньки, чтобы снять роликовые коньки, здесь слезала с велосипеда, прислоняя его к стене. Почему-то именно в этом квартале не было детей ее возраста, и Фанни часто играла на полу с бумажными куклами, постелив плетеный коврик. За свою жизнь ей довелось сотни раз сыграть роль хозяйки, принимая гостей дома. Правда, на этих званых вечерах единственными реальными гостями были ее братья.
На веранде сидела Марта Келли. Рядом с ней на кресле-качалке стояла коробка с тортом и лежал перевязанный красивой лентой пакет. Отец проводил детей в дом, а сам задержался, чтобы пошептаться о чем-то с Мартой.
— Надеюсь, после того как мы съедим торт, вы оба отправитесь погулять, — сказала Фанни, придерживая за собой дверь. — Откройте глаза и посмотрите, их же тянет друг к другу.
— Да, да, — тихо откликнулись братья.
— А теперь за дело. Дэниэл, ты накрываешь на стол. Я сварю кофе. Брэд, отправляйся за приборами и салфетками. Молоко вылей в красный кувшин, сахар положи в сахарницу, ту, в красный горошек.
— Ты прямо, как сержант, — проворчал Брэд.
— А какие поставить тарелки, праздничные? — спросил Дэниэл.
— Конечно. Это же мой последний вечер дома. Я хочу, чтобы он запомнился мне на всю жизнь. Нисколько не сомневаюсь, что стоит мне уехать, как вы, лентяи и бездельники, начнете есть с бумажных тарелок, потому что вам лень мыть настоящие. Что, не так?
— Так, — кивнул Брэд.
— А еще пластиковыми ножами и вилками, — добавил Дэниэл.
— А как быть с кастрюлями и сковородками? — съязвила Фанни. Вот что она любила больше всего: легкую болтовню, шутки, подначки, все то, что дает приятное ощущение принадлежности к любящей семье.
— Этим займется папа. Или будем есть, как китайцы.
Фанни зажмурилась, чтобы отложить в памяти сегодняшний вечер. Ей нравилось находиться на кухне, нравился большой и старый дубовый стол с резными лапами-ножками, который могли передвинуть только мужчины, объединив усилия. На занятиях по домоводству она сшила красно-белые мягкие подушки. На полу возле плиты, холодильника и раковины лежали плетеные коврики — память о долгом, жарком лете, которое ей пришлось провести на веранде с загипсованной ногой. Все старое, но чистое и отполированное. Ею и братьями. Они не заставляли ее делать всю домашнюю работу только потому, что она девочка. Мальчики брали на себя свою долю, а потому оба умели готовить так же, как и сестра. Все шло по графику, каждый «заступал на дежурство» по очереди, не жалуясь и не ворча.
Как только с тортом было покончено, Дэниэл и Брэд поднялись, извинившись, и сказали, что у них свидания.
— Я уберу со стола и помою посуду. Папа, почему бы вам с миссис Келли не посидеть на веранде?
Фанни осталась наедине со своими мыслями. Через несколько часов она уедет. Отец разрешил ей в течение года делать то, что захочется, но если Фанни не найдет свою нишу, она должна будет вернуться в Шэмрок и продолжить учебу в колледже. Пока что колледж ее не интересовал. Что она станет делать, добравшись до Калифорнии, оставалось неясным. Может быть, сумеет отыскать мать. Вряд ли, но все же.
Фанни в последний раз обвела взглядом кухню, потом выключила верхний свет, оставив гореть ночник, в дверях еще раз обернулась. В тусклом свете ночника свисавший на окно плющ казался каким-то таинственным. Этот плющ и темно-зеленый филодендрон в красноватом горшке, стоявшем в конце стойки, Фанни вырастила сама и заботливо за ним ухаживала. Оставалось надеяться, что и братья не забудут поливать и подрезать растения, без них кухня покажется пустой… Может, оставить записку? «Уверена, что еще приеду, но не думаю, что навсегда». Глупость какая-то, подумала она и, чувствуя себя виноватой, поднялась по лестнице на второй этаж.
В ее комнате царил полнейший беспорядок, но два часа спустя вещи были уложены в два чемодана. В сумке лежала смена белья, косметика, которой она пользовалась крайне редко, несколько книг, расческа, зубная паста и щетка. Во внутреннем кармане — блокнот, ручка, пара конвертов и три марки. В сумочке — кошелек, щетка для волос, губная помада, салфетки и ключи. Фанни пересчитала деньги еще раз: без нескольких долларов тысяча. Достаточно, чтобы продержаться какое-то время, если быть умеренной в еде, бережливой, а потом, возможно, удастся подыскать работу. У нее, как она считала, был вполне приличный гардероб. Все будет отлично!
Фанни расстелила постель. Жаль, что у нее нет друга, с кем можно поговорить о завтрашнем дне, нет матери, у которой можно попросить совета. Впрочем, о чем жалеть, ведь у нее есть чудесные братья и отец. Фанни взбила подушку, потом прижала ее к себе. Обычный ритуал последних месяцев, когда она притворялась взрослой, притворялась, что спит с кем-то, выдумывала самые фантастические детали. Наконец Фанни устроилась на ночь. «Господи, благослови мою маму, где бы она не находилась…»
Рассвет еще не наступил, когда Фанни выскользнула из-под одеяла и помчалась в ванную. Хотя стоял июнь, в доме по утрам и вечерам бывало прохладно. Дрожа и нетерпеливо переступая с ноги на ногу, она ждала, пока из крана пойдет горячая вода. Наскоро приняв душ и закутавшись во фланелевый халат, Фанни заправила постель и накинула покрывало, будто собиралась вернуться вечером домой. Вынесла чемоданы, сумку и, не закрывая дверь комнаты, — закрытая дверь комнаты означает, что ты не собираешься возвращаться, — спустилась вниз. Миссис Келли как-то рассказала ей, что, когда их мать уехала, отец закрыл дверь спальни и спал на диване. В течение трех лет он пользовался нижней ванной и вешал одежду в шкафу в холле.
В комнате в одном углу остались коньки, роликовые и ледовые, в другом — бейсбольная бита и перчатка, на стене — постеры. На вешалке — Дэниэл изготовил ее сам и подарил сестре — висели плащ и зонтик. Она решила, что не возьмет их. А еще хоккейная клюшка с надписью «от Брэда», авоська из-под апельсинов с шестнадцатью шайбами. Ее хоккейная карьера закончена. Будут ли братья грустить, заглядывая время от времени в эту комнату после ее отъезда?
