Бертрис Смолл - Рабыня страсти
Руки Зейнаб обхватили любимого, прижимая его все крепче… Губы ее раскрылись ему навстречу, язык жадно искал встречи… Ладони ее ласкали тело Карима, пальцы запутались в мягких его волосах, пробегали по мускулистой спине, разжигая страсть в его чреслах… Горло все напряглось в безмолвном крике, когда он стал покрывать ее благоухающую шею горячими поцелуями. Склонившись над нею, он принялся играть с ее грудями, покуда они не отяжелели от желания, а соски не превратились в твердые розовые ягодки, словно молящие о поцелуях… Повинуясь их безмолвному, но страстному призыву, губы его сомкнулись вокруг одного соска, затем скользнули к другому. Ласки его жадного языка пробудили потаенную жемчужину страсти меж ее бедер. Зейнаб застонала, когда плоть его жадно скользнула в ее изнывающее от любовной истомы тело.
— Нетерпелива, как всегда! — все же поддразнил он ее. г — Ты лишь пробудил мой аппетит. — Ноготки ее скользнули по спине возлюбленного, заставив его содрогнуться всем телом. — Теперь ты прочно сидишь в седле, мой господин, — посмотрим,«как удастся тебе скачка. Сладишь ли ты со мною, как с тем арабским скакуном, которого ты привез с горных лугов!
Он крепко обхватил ее ногами. Поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее плоть его вонзалась в ее распаленные недра. Он не знал жалости. Один взрыв, затем другой, третий… Теперь ногти ее беспощадно вонзались в его тело, вся она содрогалась, прильнув к нему, пока, наконец, обоих не сотрясла сладкая судорога… Опрокинувшись на ложе, он заключил ее в объятия.
— Если бы ты принадлежала мне, Зейнаб, я никогда не допустил бы, чтобы ты была несчастна, — нежно произнес он. Большего он не смел ей поведать…
— Если бы я принадлежала тебе, господин мой Карим, я никогда не была бы несчастна! — эхом откликнулась девушка. И она не смела открыть ему большего…
Но он все понял, как и она, и боль становилась невыносимой…
— Я человек чести, мое сокровище. Весною я отвезу тебя к калифу Кордовы.
— И для меня честь превыше всего, господин мой Карим. Я покорно отправлюсь туда — и принесу славу тебе и Доналу Раю…
Больше не о чем было говорить. Так мало времени им оставалось… И оба молча поклялись не тратить его попусту.
— По-моему, я отыскал для тебя подходящую невесту, сын мой, — объявил Кариму Хабиб-ибн-Малик. — Ее зовут Хатиба.
— Ну, если вы считаете, что она мне подходит — что ж, пусть так оно и будет, — отвечал Карим. А в самом деле, какая разница? Ведь он никогда не полюбит ее, как свою Зейнаб…
— Она прелестна, — добавила Алима, заметив, что с сыном что-то творится. — А ты вполне уверен. Карим, что хочешь создать семью именно сейчас? Может, сходишь еще в одно плавание на своей» И-Тимад «?
— Последним плаванием будет путешествие в Кордову с Зейнаб и подарками для калифа, — ответил он. — Потом я заверну в Эйре, чтобы передать Доналу Раю, произвели ли его дары должное впечатление на владыку. Самое время мне жениться… Назначьте свадьбу на следующую осень.
— Но позволь хотя бы рассказать тебе про Хатибу. — Отец Карима не обладал интуицией, присущей его супруге. — Она дочь Гуссейна-ибн-Гуссейна.
— Она из племени берберов? — О Аллах, смилуйся! Берберийские девы славятся добрым нравом. А это значит, что она будет послушна, ласкова — и невыразимо скучна. Но, может быть, это ему сейчас и надо? Ведь никто не может сравниться с Зейнаб. Зейнаб. Его золотоволосая возлюбленная…
— Я все наилучшим образом продумал, — продолжал отец. Гуссейн-ибн-Гуссейн знатен и очень богат — он занимается разведением арабских скакунов. Уверен, что лошади, купленные тобой для калифа, из его табунов. Он дает за Хатибой приданое: сотню кобылиц и двух молодых жеребцов в расцвете сил. Ну, как тебе это, сынок? Разве ты не доволен? — Сам Хабиб-ибн-Малик весь светился от гордости — еще бы, такой удачный брак! Престиж семьи повысится, доходы возрастут…
— Вполне доволен, отец. А что, невеста столь же нехороша собой, сколь богато ее приданое?
— Я видела Хатибу — она очень мила, — ответила мать. — У нее бледно-золотистая кожа, которая вся сияет здоровьем. Волосы шелковистые и блестящие, цвета черного дерева. Серые глаза и милое ласковое лицо… А щедрость ее отца объясняется просто: Хатиба младшая в семействе, дочь его любимой жены. Я имела беседу с ее матерью. Госпожа сказала, что Гуссейн-ибн-Гуссейн не надышится на дочку. Поэтому он сколько мог тянул со свадьбой, но девушка уже давным-давно созрела для супружества, и он в конце концов согласился.
— И сколько же ей лет? — спросил Карим.
— Пятнадцать, сынок, — ответил отец.
— Ровесница Зейнаб… — сказал Карим тихо, но Алима прекрасно расслышала.
А позднее, когда супруг удалился, она усадила сына рядом с собой и учинила ему допрос с пристрастием.
— Уж не влюбился ли ты в свою ученицу. Карим? — Ее нежное лицо выражало живейшее участие.
— Я люблю ее, — ответил он напрямик. — И она любит меня.
Алима прижала руку к сердцу:
— Она сама тебе об этом сказала?
…Во всем виноват отец. Когда Карим в ранней юности обнаружил редчайшую чувственность и любвеобильность, Хабиб, послушав дурацкого совета Джафара и Айюба, отослал сына в самаркандскую Школу Учителей Страсти. Сыновья просто решили сыграть с ним шутку, а старик все принял за чистую монету. Карим преуспел в занятиях, а потом стал большим специалистом в своем деле. Но у Карима нежная душа, хотя для мужчины это большая редкость… Как терзался он после гибели несчастной Лейлы, злополучной своей ученицы! Алима вздохнула с облегчением, узнав, что сын решил прервать карьеру Учителя Страсти. И вновь заныло ее сердце, когда она узнала, что он взялся вышколить Зейнаб, оказывая услугу другу отца… И вот, получите!
— Ни Зейнаб, ни я не признавались друг другу в любви, я имею в виду вслух, мама… Но что это меняет? Боль все равно невыносима….
— Тотчас же отошли ее в Кордову! Пусть Аллаэддин отвезет ее! — взмолилась Алима.
Но Карим отрицательно покачал головой:
— Она поедет туда весной — и не ранее. Она не вполне еще готова, мама. К тому же Аллаэддин поплывет капитаном на моем новом корабле» Иниге «. Чтобы доставить щедрые дары Донала Рая калифу, одной» И-Тимад» мало…
— Я сочувствую вам обоим, — тихо сказала Алима. — К сожалению, сердцу часто недостает мудрости… Порой оно не повинуется рассудку. Возможно, ты никогда не полюбишь ни одну женщину столь страстно, как любишь Зейнаб, но поверь, со временем боль уляжется, и в твое сердце снова постучится любовь. И она также полюбит другого. Может быть, не так, как тебя, но все же… Ты ведь не хочешь, чтобы девушка была несчастна?
— Нет, — с грустью отвечал он. — Этого я не хочу… Мать погладила руку сына:
