Вера - Алиса Клима
Ларионов стянул с нее валенки и накрыл ее байковым одеялом, под которым сам дремал иногда в кабинете. Затем он сел за стол и занялся делами, изредка поглядывая на нее. Она спала глубоко. Он улыбнулся, сам не ведая от чего. Ему нравилось работать, зная, что она спит рядом. Это было новое и волнительное для него ощущение.
Со следующего дня Александрову определили работать на зоне. Из-за того что на зоне было и так уже много людей, освобожденных от работ на лесоповале, Ирина работала в сменах. Три раза в неделю она приходила убирать в доме Ларионова, а в остальные дни мыла бараки, столовую, трудилась в прачечной. Иногда она работала в ночные смены. На зоне график определяла Губина. Работа в ночные смены имела некоторые преимущества – получалось днем не только выспаться, но и привести себя в порядок без очередей и толкотни в санузлах и помывочных, что было самым безобразным опытом на зоне.
Полька Курочкина, нередко работавшая с Ириной в сменах, наставляла ее, что и как делать. Она сказала, что ночью работать необязательно, что все тут «гонят туфту», то есть симулируют, потому что только так можно выжить.
Ирина замечала косые взгляды некоторых женщин, особенно тех, кто работал на делянке, и испытывала неловкость, понимая, что решение определить ее работать на зоне – лишь прихоть Ларионова. Она не знала, почему он так решил. Возможно, хотел наблюдать за ней, боялся, что она снова что-то скажет или сделает, что может навредить ему. В любом случае, Ирина решила работать честно, и уже через несколько недель она наставляла Польку Курочкину. Полька говорила, что не хочет хрячить на зону, а Ирина объясняла ей, что работать надо для себя, чтобы «сохранить себя цельной».
Постепенно женщины стали ухаживать за собой. В ход шло все. Из старых консервных банок они делали пуговицы, иголки из рыбьих костей и зубчиков расчесок; натирали хвоей под мышками.
Ирине было тяжело чувствовать зависть женщин, тем более что она сама знала о неоправданности своего положения. И постепенно она начала думать над тем, как можно здесь применить ее знания и навыки учителя, чтобы приносить людям больше пользы. Пока это еще были робкие мечты, не оформленные в ясный план. Но сама того не замечая, она начала крепнуть духом.
Когда Ирина работала в доме у Ларионова, она старалась не попадаться ему на глаза. Он тоже будто не замечал ее. Пока она прибиралась у Ларионова, Анисья никогда не приходила, но Ирина знала, что она бывала у него.
Как только она видела Ларионова в сенях, сразу уходила в гостевую спальню, куда он никогда не заглядывал, и была там, пока он не закрывался в своей комнате или не уходил из избы. Иногда они с Федосьей и Валькой пили чай. Но никогда Ирина не ела в его доме. Она продолжала есть пайки, и каждый раз, когда Валька и Федосья садились обедать, Ирина доставала рацион и ела только свое. Поначалу Федосья и Валька смеялись над ее упрямством, но потом они поняли, что это было не упрямство, а важная необходимость для нее. Это была ее дисциплина.
Встречаясь с Ларионовым в доме, Ирина вежливо здоровалась и шла делать свое дело в помещение, где его не было. Он здоровался сухо, мимоходом, не задерживая даже на ней взгляд, и обычно казался замкнутым и суровым. Шло время, и Ларионов видел, что с ее стороны не было никаких попыток заговорить с ним. Она даже не смотрела в его сторону, сторонилась его. Это было очевидно, если не подумать нарочно. Напротив, он стал замечать, что Ирина начала жить какой-то своей жизнью на зоне.
В один из дней он уехал утром в Сухой овраг и сообщил, что вернется вечером. Но вернулся раньше. День был солнечный, и Ирина была в прекрасном настроении, как и всегда, когда не было рядом Ларионова. Дом был пуст, и она весело натирала в прихожей зеркало, напевая, когда неожиданно открылась дверь и вошел Ларионов.
Она тут же умолкла, сдержанно поздоровалась, схватила ведро и ушла в кухню. Он вошел в свою комнату и достаточно заметно хлопнул дверью. Но вскоре дверь открылась, и она услышала хруст его сапог. Он шел в ее сторону. Ирина замешкалась и стала что-то поспешно перекладывать на кухне, думая, куда деваться – в гостевую спальню бежать было уже глупо. Он остановился на пороге и молча наблюдал за ее суетой. Ирина чувствовала смятение и не знала, что делать, но не поворачивалась к нему.
– И долго ты будешь от меня бегать? – вдруг сказал он.
Ирина вздрогнула и не сразу повернулась к нему, лихорадочно обдумывая, что могло вызвать его недовольство. Потом все же обернулась.
Ларионов стоял, облокотившись о дверной косяк, и сверлил ее взглядом.
– Что вы, – скромно ответила она. – Я не бегаю.
– Бегаешь, как от прокаженного, – продолжал он. – Неужели я вызываю такую неприязнь?
Ирина опустила глаза, не в силах бороться со смущением и негодованием.
– Вовсе нет, – тихо отвечала она, раздраженная в глубине души его такими личными вопросами. – Я выполняю наряды, к чему вам мешать? Есть субординация, и она мне ясна, – решилась более резко сказать она.
Ларионов усмехнулся, прошел в кухню и сел за стол.
– Угости меня чаем, – попросил он. – Мне будет приятно.
Ирина принялась готовить чай, механически раскладывая перед ним на столе сладости из буфета. Он изучал ее исподлобья. Потом она налила ему чая и спросила:
– Еще что-нибудь желаете?
– Желаю, – ответил он коротко. – Присядь. Я хочу попить чай с тобой.
Ирина выглядела подавленной. Ее беспокоил этот разговор и вообще его странный настрой. Она присела, и он показал ей жестом налить и себе. Они сидели в тишине, пили чай, она – уставившись в чашку, он – на нее.
– Ты ничего не ешь, впрочем как всегда.
– Я ем пайки… – тихо ответила она, не желая ему грубить, но и противясь объяснениям.
– Неужели я так тебе противен? – вдруг спросил он.
Она вспыхнула. Ей было неуютно от его настойчивых расспросов и пристального взгляда.
– Говорю же – это
