Жанна Лаваль - Месть венецианки
Есть там и большой, центральный рынок — бедестан. Это массивное каменное здание с железными воротами и решетками. Помещения в нем сводчатые и поддерживаются двадцатью четырьмя колоннами. Внутри — десятки лавочек и мастерских. Мастера золотых и серебряных дел, ювелиры и торговцы тканями выставляют для продажи свои товары на специальных столах.
Этот гигантский город делится на две части: Стамбул — на мысу между Мраморным морем и Золотым Рогом и Галата и Пера — на северном берегу. Стамбул — центральная часть города, окруженная стенами бывшей византийской столицы. Здесь в основном живут турки. Это очень густонаселенная часть города и наиболее процветающая.
На северном берегу Золотого Рога недавно выстроилась Галата — район многочисленных торговцев: греков, армян, евреев, а также и европейцев. Раньше здесь была лишь крепость, которой владели наши извечные соперники — генуэзцы. Но и сейчас у них остались многие торговые привилегии перед остальными европейцами. Поскольку Галата — центр морской торговли империи, жизнь этого района отлична от мусульманского Стамбула. В Галате все связано с торговым мореплаванием: торговые ряды, мастерские по ремонту судов, изготовлению снастей и парусов, бесчисленные портовые таверны.
Внутри город совсем не соответствует своему прекрасному внешнему облику. Никто не заботится о том, чтобы держать улицы в чистоте. Улицы грязные и неудобные для проезда. Узкие и кривые, с крутыми спусками и подъемами, тесные и мрачные — таковы улицы столицы. Лишь одна из них — Диван-Йолу — широкая и сравнительно чистая. По ней обычно проезжает султанский кортеж.
Я мог бы рассказывать об этом удивительном городе бесконечно, но боюсь утомить Вас. В следующем письме я вернусь к описанию своей жизни при дворе Баязида Второго, а пока прощаюсь с Вами. Да хранит Вас Господь».
Прошел уже месяц, как «Большая Берта» покинула Джербу. Фортуна отвернулась от морских разбойников, и неудачи преследовали их на каждом шагу. Некогда отчаянный экипаж превратился в мрачных, раздраженных людей. Все друг друга боялись, подозревали один другого. Щеголь и его сподручные вели себя сначала разнузданно и по-хозяйски, но отсутствие обещанной добычи заставило и их действовать осторожнее.
Между пиратами то и дело вспыхивали мелочные ссоры, грозящие перерасти в поножовщину и смертоубийство. Приступы яростной враждебности сменялись состоянием безысходности и апатии, и тогда начиналось беспробудное пьянство. Только чудо спасало «рыцарей удачи» от захвата испанскими военными фрегатами, а значит, от неминуемой виселицы. Надежды команды на добычу оборачивались крахом. Вместо богатых и беспомощных купеческих судов «Большая Берта» нарывалась на пушечный огонь военных кораблей.
И вот, наконец, по правому борту появилась небольшая барка, идущая под турецким флагом.
— Тысячу чертей, это наша удача! — заорал Щеголь, отрываясь от подзорной трубы. — Корабль торговый, у них не больше двух пушек.
— Но, капитан, — прервал его один из пиратов, — у нас с турками договор. Мы имеем право грабить только испанцев и итальяшек.
— Плевать я хотел на эти договоры, — огрызнулся Щеголь.
— Если мы атакуем их, турки станут нашими врагами, — пытался остановить его Скелет.
— Если мы их атакуем, мы станем богаты, вот увидишь. Я чую, это наша удача. А договор подписывал Рене, пусть он и соблюдает его, если сможет. — Он громко рассмеялся.
— Все по местам, приготовить абордажные канаты! — кричал Щеголь, носясь по палубе. — Эй, заряжайте пушки. Никому не высовываться. Делаем вид, что у нас мирные намерения. Принесите мне корсарскую грамоту. Мы — союзники, слышите, пока не зацепим их на крюки, мы — союзники!
Ничего не подозревая, турецкая барка подошла к «Большой Берте». Последовал сигнал к атаке. Из-за борта вынырнули пираты и бросили крюки, которые приковали два судна одно к другому. Теперь пираты тащили на себя канаты, прижимая борт к борту. Только сейчас турки сообразили, с кем имеют дело, и открыли огонь из пистолетов. Это оказалось неожиданностью для пиратов, ведь у турок огнестрельное оружие являлось исключительно янычарской привилегией, но откуда на грузовой барке янычары? Теперь стало ясно, что схватка будет жестокой.
Никогда еще Клаудиа не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас. Она лежала в трюме, привязанная к балке. После бунта, устроенного Щеголем, ее держали здесь постоянно, отвязывая лишь для еды. Рядом находился и Тюлень. Они были пленниками Щеголя и гадали, какую участь он им приготовил. Наверху начался бой, и что-то подсказывало Клаудии, что он не закончится победой взбунтовавшейся команды.
— Послушай, Тюлень, надо выбираться из этого склепа. — Она попыталась высвободить руки, дотянуться до узла веревки, но ей это не удавалось. — Если победят наши, они же нас и прикончат, если те — тоже церемониться не станут.
— Тысячу чертей, я и так знаю, что дело дрянь, — ответил Тюлень.
Он с трудом придвинулся к зарешеченному отверстию в потолке. Напрягая зрение, он пытался что-то разглядеть наверху.
— Канальи, я вижу мачту с турецким флагом. Они атаковали турок! — закричал он.
— Глупец, какой же наивный глупец этот Щеголь! Я знала, что он погубит и корабль, и команду.
— Может, обойдется, — отозвался Тюлень, не отрывая взгляда от окошка в потолке.
Он пытался оставаться, как всегда, невозмутимым, но Клаудиа чувствовала, что дела плохи.
— Ты слышишь выстрелы с той стороны? — Клаудиа прислушалась. — Если стреляют турки, значит, там — янычары. Они скорее умрут, чем сдадутся Щеголю.
Неожиданно решетка на потолке поднялась, и в трюм спрыгнул канонир по прозвищу Колокольня.
— Эй, Колокольня, развяжи нас. — Клаудиа подалась в его сторону, — Не пропадать же нам здесь.
— Не могу, командир. Щеголь с меня три шкуры спустит. Так что потерпи. Скоро мы разделаемся с ними.
— Не глупи, Колокольня. Две пары надежных рук вам не помешают сейчас.
— А кто вас знает. Может, вы как раз наших и начнете резать.
— Что ты за плешь такая! — прорычал Тюлень из своего угла. — Мы не такие мерзавцы, как Щеголь, чтоб своих гробить. Развяжи веревки!
— Послушай, Колокольня, — сказала Клаудиа, — если мы здесь останемся, нам все равно конец. Что Щеголь, что турки… Если мы помашем саблями, то хоть Щеголь не посмеет тронуть нас.
Колокольня задумался, почесывая лысый затылок, но это никак не означало, что он примет решение в пользу пленников. Поэтому, улучив момент, Клаудиа обхватила его ноги своими и резко дернула на себя. Колокольня упал, и голова его оказалась прямо на груди Тюленя. Тот не растерялся, прижал голову связанными руками. Колокольня сначала дергался и хрипел, но через полминуты затих. Тюлень добрался до его ножа и подполз к Клаудии. Перерезав веревки на ее руках, он подставил свои, чтобы она сделала то же самое.
