В вихре времени - Наталья Алексеевна Добровольская
Осознание появилось, что и тут она, и там, в прошлом, тоже она, два тела, совпадающих во всем, два сознания, действующих совершенно осознанно в своих обстоятельствах, и никакой шизофрении! Но думать об этом себе дороже, только голову зря сломаешь.
И здесь тоже метель утихать стала, видимость улучшилась, и мотор вновь завелся. Поехала Наталья потихонечку, решив, что «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», как говорил Шекспир.
Доехала благополучно, вошла в квартиру, встреченная не очень довольным мурчанием – ворчанием своего любимого друга – кота Мурзика, который не любил, когда она надолго уходила из дома, и его теплым носом, который ткнулся в руку, когда его погладили привычно.
Поела женщина с ним тем, что в холодильнике нашла, села передохнуть, подумать, что дальше делать. Наталья почему-то не сомневалась, что сможет и дальше путешествовать из века в век, но важно было определиться, чем помочь этим людям и как сделать так, чтобы никто ни в одном из миров ни о чем не догадался, ведь психушки что тогда, что и сейчас работают исправно, и если она начнет всем рассказывать о своих перемещениях, их не избежать! Короче, мыслей было много, а дел еще больше.
Глава 4
Страхи и воспоминания барыни
Но что же произошло с барыней, на чье место невольно попала Наталья? Оказалось, что Натали тоже перенеслась в незнакомое ей положение и тело и пережила намного более сильные эмоции. Очутиться вместо привычного возка рядом с низкой необычной повозкой-каретой, стоявшей на земле на больших колесах, очень резко и неприятно пахнущей, было большим потрясением. Мигающие яркие огни, загадочный материал, из которого была изготовлена карета, – все поражало воображение.
Да и диковинная одежда, странно шуршащая и необычно мягкая, которая была на ней, также удивила ее. Вместо привычного платья она была одета в какую-то душегрейку, плотно сидевшую на теле. Она была очень легкой, яркого синего цвета, но грела отлично.
Но Натали было не до осмотра необычной обстановки – ей очень хотелось в туалет, но она не знала, как и где это сделать. Сильнейший зов естества, как говорили в ее кругах, все же заставил Натали решиться на то, что ранее она бы никогда не сделала – чуть шагнуть в сторону от необычной кибитки и присесть рядом.
Но еще одно потрясение ожидало ее – вместо привычных многочисленных юбок, которые надо было просто приподнять, чтобы сделать необходимое действие, внизу оказались такие же мягкие и шуршащие трусики! Но ведь никто и никогда из женщин не носил подобного! Едва разобравшись, как их надо стянуть, Натали наконец-то сделала нужное. Стыд заливал ее лицо, руки дрожали, и она изо всех сил молила лишь об одном – чтобы никто никогда не узнал об этом происшествии и ее одежде. От волнения она даже ненадолго потеряла сознание.
Но облепивший ее снег и все же проникнувший внутрь необычной одежды холод заставили ее очнуться, встать и сначала начать переминаться с ноги на ногу в необычных толстых сапогах, а потом хоть и со страхом, обойти вокруг повозки в тщетной надежде найти вход в нее, чтобы там согреться хоть немного. Двери-то она видела, и даже дергала за них, стараясь открыть, но усилия были напрасными – они не поддавались.
Но вдруг сильный рывок и поворот необычной ручки заставил дверь так резко распахнуться, что Натали чуть не упала. Страшно был заходить внутрь этого необычного возка, но еще страшнее было оставаться на улице, слушая завывание метели.
На удивление, в возке было достаточно тепло, и женщина смогла немного согреться. Необычные мигающие огоньки, небольшое тонкое колесо, почему-то стоявшее не снаружи, а внутри, спереди – все это опять потрясло ее. Она сидела на мягком, чуть пружинящем диванчике и рассматривала внутреннее устройство этой необычной повозки. Женщина была как в сказке, чувствовала себя лягушонком в коробчонке, все было непонятно и внушало страх.
Чем дальше, тем больше барыне казалось, что все происходящее – страшный сон, морок, и уставившись плывущим от эмоций взглядом в стекло, она стала горячо молиться и о себе, и о своих близких, которые сейчас находятся где-то далеко от ее страхов и переживаний.
Слезы потекли невольно из глаз женщины, и она долго плакала в тишине. Но вот дыхание стало ровным и спокойным, она задремала. Во сне все события ее жизни пронеслись чередой картинок, Натали вспомнила о больной Машеньке, своей крестнице, которую везла домой, в ее имение Васино, да, видно, не довезла.
Пришли мысли и о Машиной маме – Ольге, старинной подруге и дальней родственнице. Вспомнились их мужья-друзья, служившие в чине капитанов в одном полку. При этом у нее всплыли немудрящие незнакомые слова: «Служили два товарища в одном и том полке», которые она явно раньше не знала.
Замуж Натали выдали рано, еще шестнадцатилетней, в возрасте ее подопечной, была она типичной наивной провинциальной барышней с небольшим приданым. Поэтому, когда полк был проездом в уезде, и они с Ольгой познакомились с «двумя капитанами» на каком-то балу, которые почти сразу посватались к ним, – родители были только рады обвенчать их по-быстрому.
Но и тут, если у Ольги все было более или менее в рамках тогдашней жизни, то муж Натали оказался бретером, игроманом и быстро проиграл не только свое имение, но и огромную сумму казенных денег.
Долг необходимо было покрыть, иначе мужа ждало или увольнение с позором, или самоубийство с не менее позорными последствиями, но уже для ее жизни. Пришлось срочно продавать небольшое приданое девушки – имение и деревушку под названием Деревенщики, находившуюся в стороне от старой Смоленской дороги и от поместья Ольги, чтобы возместить этот проигрыш.
Скандал удалось замять, но семейная жизнь стала напряженной и тяжелой. К радости или горю, но супруг Натали сумел избежать увольнения, а точнее формулировки «исключается из службы, с тем чтобы впредь в оную не определять».
Муж ушел вместе с полком в Итальянскую кампанию и угодил в самое пекло Суворовского похода тысяча семьсот девяносто девятого года, где и сложил голову в сражении при Бассиньяно. К счастью Натали, хотя здесь вряд ли подходит это слово, но так уж было, своей героической смертью он хоть как-то обелил свое и ее имя и реноме.
Если
