Людмила Сурская - от любви до ненависти...
— Забыла меня? Не ждала? Не рада?
Она улыбнулась. Прижалась щекой к пахнущей табаком груди. «Дурашка, так шуметь…»
Обмякнув и почёсывая переносицу, он бросился в гадалки:
— Заболела? Обидели?
Кэт чувствовала себя не ловко. Казалось, что может быть проще, чем объяснить свое сегодняшнее положение, но Кэт под его пытливым взглядом и пылом чувствовала себя неуютно, как будто говорить собралась говорить о чём-то нехорошем. Вздохнув, Кэт помотала головой. А он ничего не понимая, но соскучившись до дури, со всей силушки прижал её к себе. Кэт ойкнула и прикрыла рукой живот. До Петра дошло. Расплывшись в улыбке, он принялся её кружить.
— Катюша, да ты тяжёлая?! Бог мой, Кэт, отчего же ты не отписала мне, не рассказала сразу! На сносях, а мне ни намёком! Как же так, лапушка?! А я-то оглобля дурная…
Кэт припала поцелуем к его заветренным губам и виновато прошептала:
— Прости, что нарушила твой приказ. Мне не хорошо, я ушла от людских глаз… Так будет лучше. Здесь нет чужих ушей, не надобно знать никому чужому о том.
Пётр запротестовал:
— Не морочь мне голову. Там аптека, медики, бабки повитухи, народ знающий, а тут ты одна. Нет, мне спокойнее будет знать, что ты под присмотром.
Кэт, зная что у царя крутой нрав, отговаривалась как могла. Пётр топорщил усы, дул щёки и сердясь грозил пальцем — мол, не выдумывай. Даже не удержавшись возмущённо воскликнул:
— Евины дочки, до чего ж вы упрямы…
Она не могла в открытую сказать против чего и кого направлено её упрямство. Одна интуиция, доказательств нет. Каким-то неведомо бабьим чутьём она видела в старой Москве для себя и потомства Петра опасность. В руках родовитых бояр царевич Алексей, законный потомок и другого наследника они не допустят. Так подсказывала ей голова, и так вещало сердце. Меншикова душа тоже опасалась. Больно хитёр и скользок «милый друг», чтоб быть преданным и бескорыстным царю. Верные они себе не рвут, за Россию и Петра живота не щадят. Таких не мало, но Алексашка не того поля ягода. Видимость одна. Цель его пока ей не ясна, но не добра она, это точно. Кэт молила Господа подарить ей девочку. Ей казалось, что ребёнка женского рода могли пощадить и оставить в живых. Он, не являясь претендентом на престол, им не мог быть помехой. А вообще, самое правильное, чтоб никто не знал о детях, но Петра не свернуть. Он, быстро охлаждая её боевой пыл, затеял своё… Кэт, устав от споров, соглашается.
— Не бушуй, моё сердце, я сделаю всё, как ты хочешь.
Двухметровое «сердце» довольно ухмыляется. Добился своего. Он прожил неделю. За этот срок умудрился поставить Москву на дыбы и умчать опять к кораблям и новым городам и крепостям. Толстая по приказу Петра приехала за ней сама: «Не шутейными верёвками обвила она царя». Осматривала с любопытством. Кэт в новом, привезённом ей Петром европейском платье, тенью проскользнула в карету и устроилась в уголке.
Вообще-то Кэт, как и Пётр скромна и экономна в одежде и расходах. Она штопает саморучно чулки, подшивает рубашки и пришивает кружева. Но это не потому, что Пётр ограничивает её в средствах, упаси Бог! Наоборот, он привозил ей постоянно подарки, не знал чем порадовать душеньку «несравненной Екатеринушки». Просто ей хочется помочь ему хотя бы тем, что не тратить на всякую ерунду деньги, тогда больше достанется на его любимые корабли. Царь, выглядев довольным, улыбался её экономии и дарил новые подарки. Меншиков морщась от её серебристого смеха, крякал, завёл свой скрип издалека:
— Разбалуешь, как Монс. Денег не хватит… Смотри, точь — в точь будет.
Пётр, понимая, против чего направлен выпад, бесстрастно насмешничал над ним:
— Шутки шутить изволишь? К тебе, неисправимый пустомеля, занимать не приду, сам принесёшь. — Но по мере разговора гнев его крепчал. — Язык глупое болтать будет вырву и за раз напомню какого ты роду племени сиятельный граф. Хошь? Морду-то не вороти в её сторону и упреждаю: думать про ней не смей, а то сведаешь палки. А Монсиху не поминай, она ноготка Катеньки моей не стоит.
Меншиков шевеля губами скрытно перекрестил пупок и погрустнел. «Свят — свят-свят! С ума сошёл с девкой этой… Придётся обождать с планами относительно её, а то как бы дров не наломать». Мало — помалу он оперился и перевёл разговор на шведов. Беспроигрышное направление.
Пётр понимал — медлить нельзя ни часу в противном случае все начинания со строительством северной столицы будут тщетный. Волей-неволей придётся дать бой. Иначе швед поторопившись сметёт всё. Угрозы Карла по всем европейским столицам разлетелись. Карл умел и желал воевать, но время, проведённое в Польше, вернее потраченное на неё, его распаскудило. Там была не война, а догонялки. Король Август отступал и петлял, а Карл гонялся вместо того, чтоб биться и воевать за ним по всей Польше. А тот вояка пьянствовал и развратничал с бабами, тем же занимались и его войска. Бились одни отряжённые королю Петром казаки. Карл ничего не понимая, давясь злобой, ловил Августа. Не война, а курам на смех. Все попытки навести хоть какой-то лад в стране, не увенчались успехом. Поляки все перессорились и передрались. Безумно било и разоряло друг друга польское панство. Шведская армия при таких непонятках устала и расслабилась. Три года он убил на Августа, колеся за ним по Польше. Пётр рассчитывал на это. И всяко способствовал. Время рысканья Карла за королём польским, давало России кредит времени. Деньги, потраченные на Августа, окупались. Теперь помужневшая русская армия готова была встретить врага. Пётр брал крепость за крепостью. Пала Нарва, Дерп. Россия прочно закрепилась в Восточной Прибалтики. Беспокоился за Кэт. Очень долго до неё и обратно шли письма.
Расположившись в кресле с мордами льва на подлокотниках, Светлейший, глядя на огонь в камине, думал думу не дающую ему дышать. Меншиков достал со столика изящную отделанную золотыми кружевами и камнями с портретом царя табакерку и сделал глубокую затяжку. Ооо! Так бы и расплющил ту стервозную куклу. Всё объяснялось просто — Кэт была беременна. Вот из-за беременности этой девчонки Светлейший и не находил себе места. Такого он не ждал. Выскользнуло из ума. Ах, насколько проще было с Монс. Велели без детей, она и не дёргалась. Негодница Кэт, придумала рожать. Пожалуй, это было слишком и могло поломать его планы и планы бояр, пока совпадающие с его желаниями.
Время бежало, роды не были трудными, хоть и были первыми. Родился мальчик. Чёрненький, кудрявенький похожий на Петра, она и назвала его так же в честь отца — Пётр. Царь был доволен. Прикатил полюбоваться и даже пожил около неё на Москве, чем несказанно кого из бояр обрадовал, кого напугал. Но долго не пробыл, дела гнали в дорогу, вся Россия была поднята на вилы. Вскоре, после его отъезда, Кэт поняла, что опять беременна. Отписала. Пётр приехал, смеялся и целовал её в нос. Она родила опять легко. И уже начала сомневаться в правильности своих страхов насчёт злобы бояр, и надежда, что всё обойдётся грела душу, как ей объявили, что дети заболели. Оба. Кэт плакала, молила бога сохранить им жизнь, но чуда не произошло. Вскоре ей сообщили, что мальчики умерли. Рассудили, что добавлять ей ещё что-то необязательно. Всё выглядело очень странно. Но Кэт не спрашивала что с ними и разбирательств никаких не чинила. Хмурилась только. Получается, была права, когда подозревала такой финал. Она догадывалась — её детям мужского пола бояре жить не дадут. Отписала Петру только про факт смерти, а больше ничего. Своими предположениями с ним не делилась. Яблоком раздора становиться не хотела. Слишком много у неё врагов, чтоб прорваться ей и выжить: Лопухины, старый свет и… Меншиков. Питер, не утруждая себя размышлениями, утешал… Хотя возможно только делал вид… Он не прост. А ещё Пётр примчался так скоро, как только смог. Она застыла в своём горе и не шевелилась. Почувствовав его присутствие, подняла голову, но не двинулась с места. Он говорил и говорил. Голова её была опущена. Руки мяли платок. Кэт плакала, а он жалел и любил.
