Карен Хокинс - Любой ценой

Мойра приподнялась повыше, прервав связь.

— Так что? — прошептала она. — Да или нет?

Как он мог отказаться? Он схватил ее за талию и решительным движением опустил на себя.

Она зажала его плоть бархатистыми, но такими крепкими тисками, что все его чувства сразу же вышли из-под контроля. Оседлав его, она начала двигаться вверх-вниз, доводя до безумия. И как раз в тот момент, когда он дошел до самого края, до точки невозврата, она остановилась. Ее голова была запрокинута назад, великолепные рыжие волосы струились по плечам, а лицо выражало крайнюю степень экстаза.

Роберт приподнял бедра, и она, вздрогнув, уперлась ему ладонями в живот. Это был момент, который ему хотелось запомнить на всю жизнь.

Он медленно поднял ее за талию, а потом опустил, и из ее груди вырвался стон.

Ритм их движений становился все быстрее, дыхание стало прерывистым, напряжение росло, пока Мойра не выкрикнула его имя, не подалась вперед и не начала раскачиваться. Потом остановилась на мгновение и снова — уже шепотом — произнесла его имя и отдалась во власть захлестнувшего ее блаженства.

Для Роберта это был сигнал: он ускорил темп, при этом чередующиеся взрывы сопровождались глубокими и сильными толчками, которые, как ему казалось, никогда не кончатся.

Мойра упала на него, и они долго лежали так: прижавшись друг к другу, тяжело дыша и слушая биение своих сердец. Ей было так хорошо в его объятиях, так спокойно и… правильно. А он боялся пошевелиться, чтобы не нарушить этот момент единения.

В его жизни было слишком мало таких моментов, когда он ощущал столь всепоглощающий покой, и ему хотелось сохранить его как можно дольше. Роберт повернулся на бок, все еще прижимая ее к себе и наслаждаясь исходящим от нее теплом.

Наконец он приподнялся на локте и улыбнулся:

— Ну как?

Мойра открыла глаза. У него был такой удовлетворенный вид, что она не удержалась от смешка.

— Мистер Херст, это было замечательно.

— Согласен. — Он отвел прядь волос с ее лба. — Но я не это имел в виду.

— О! А что ты имел в виду?

Он расчесал пальцем ее волосы.

— Я имел в виду насколько это правильно, что мы все еще занимаемся этим?

— Ах вот как! Это правильно.

Она старалась глядеть ему прямо в лицо, но все время отвлекалась на обнаженную грудь. Он был самым красивым мужчиной, какого она когда-либо видела, — таким стройным и мускулистым. Это был, очевидно, результат многих часов, проведенных верхом, на боксерском ринге и в залах для фехтования.

Она провела пальцем по его груди, отметив, какой теплой была его кожа. Будто ее согревает какой-то внутренний огонь. Мойра еще теснее прижалась к Роберту.

— Стараешься устроиться поудобнее? — улыбнулся он.

— М-м-м… — Ей не хотелось отрываться от него — слишком давно она не испытывала такого наслаждения. — Надо немного отдохнуть, а потом повторить все сначала. — Она открыла один глаз. — Если, конечно, ты будешь готов.

Он удивленно покачал головой:

— Я еще не встречал женщины, которая была бы так довольна своей жизнью и своими решениями и при этом все равно хотела быть независимой.

— Может быть, в этом твоя вина?

— Моя вина?

— Женщины хотят, чтобы их любили, а не просто обладали. В твоем обществе чувствуешь… себя напряженной. Тебе невозможно сопротивляться…

— Вот как? — удовлетворенно хмыкнул он.

— Не считай это комплиментом.

— Слишком поздно. — Он прижался ртом к ее уху и прошептал: — Я слышал твои стоны, моя дорогая. Этого было достаточно.

Она хихикнула, но вдруг почувствовала, что после всех перипетий дня, а особенно после занятий любовью с Робертом ей страшно захотелось спать.

Она прижалась губами к его щеке и заметила, как сверкнули его синие глаза — от внутреннего огня, который он обычно скрывал за французскими манжетами и кружевами.

Роберт продолжал расчесывать пальцами ее волосы, распределяя их по ее плечам.

— Твои волосы всегда были моей слабостью.

«А моей слабостью всегда был ты». Мойра сонно улыбнулась:

— Я хочу остаться спать здесь. Я заперла дверь своей комнаты.

Роберт поцеловал ее в нос и натянул на нее одеяло.

— Спи, Мойра. — Потом он прижался грудью к ее спине и добавил: — А я буду тебя сторожить.

Мойра улыбнулась и погрузилась в глубокий сон. Роберт лежал рядом, обняв ее за талию и закинув ногу на ее ноги.

Глава 21

Уильям с выкупом для твоего освобождения уже находится в пути. Шкатулка из оникса — прелестный артефакт, он напоминает мне те времена, когда, играя в пиратов, мы использовали пустую мамину шкатулку для драгоценностей в качестве сундука с сокровищами.

Я помню, как я однажды разозлился, когда один из вас попытался «украсть» у меня шкатулку. Даже тогда мне не нравилось, когда у меня что-нибудь отбирали.

Сэр Лахлан проснулся от страшного ночного кошмара. Ему приснилось, что эта очаровательная Мойра Херст превратилась из прелестной соблазнительницы в фурию, направившую на него пистолет.

Он прижал руку к громко стучавшему сердцу. В голове тоже стучало. Он, подстрекаемый этим идиотом Херстом, очевидно, выпил за ужином слишком много портвейна.

Больше он не будет иметь дело с этой парочкой. Утром Мойра и ее пижон муженек уедут. С подделкой. И кто после этого будет смеяться?

Задолго до того как чета Херстов проснется, Росс уедет из дома на охоту: на тот случай, если Мойра была права насчет того, что ее муж умеет распознавать подделки.

До ушей Росса донесся легкий шум. Нахмурившись, он приподнялся на локте и неожиданно ощутил холодный металл пистолетного дула, прижатого к его лбу.

Перед ним был Роберт Херст. Он сидел в кресле, придвинутом к кровати. Раздражавший Росса пижон исчез, на его месте был человек, умевший крепко держать пистолет.

— Доброе утро, Росс, — сказал Херст, но не обычным скучающим тоном, а так решительно, что у Росса засосало под ложечкой. — Приснился кошмар?

Росс откашлялся.

— Что вы здесь делаете?

— Пришел попрощаться с вами. О, и не беспокойтесь о шкатулке. Я сам ее достал.

Взгляд Росса остановился на шкатулке, лежавшей на колене Херста. Это была не подделка.

— Как вы ее нашли?

Глаза Херста блеснули.

— Когда я что-либо покупаю, то жду, что получу эту вещь. А если не получаю, то беру ее сам.

До Росса неожиданно дошло, что этот жесткий, суровый человек все время скрывал свою подлинную сущность.