Барбара Картленд - Безжалостный распутник
Надзирательница вновь издала короткий смешок и передала Сирингу под опеку привратника, который проводил ее и еще нескольких несчастных мимо камер, через тюремный двор и вывел через тяжелые кованые ворота к поджидавшим их повозкам.
В одной повозке с Сирингой оказались трое мужчин, закованных в цепи, один из которых, ей показалось, вообще не понимал, что происходит. Была в повозке и женщина, которая бесконечно бормотала себе под нос что-то о своих детях, которые оказались брошены на произвол судьбы, когда ее саму три недели назад поймали с поличным. Она стащила у пекаря каравай хлеба, чтобы накормить их. Рядом с женщиной сидел мальчишка-карманник, который всю дорогу шутил и смеялся, хвастаясь тем, что попал в Ньюгет уже в третий раз. И когда он попадал сюда раньше, судья всякий раз мог доказать лишь то, что украденная вещь стоила всего одиннадцать пенсов, и потому он при всем желании не мог отправить мальчишку на виселицу. В повозке находилось еще несколько человек, грязных, оборванных, со всклокоченными волосами, которые молча сидели, тупо глядя перед собой. Им было все равно, куда их везут и что с ними будет.
Когда наконец их всех отвели в камеры ожидания Олд-Бейли, там уже находились заключенные из других тюрем, которые, впрочем, мало чем отличались от пассажиров их повозки. Все испуганно ждали, когда будет слушаться их дело.
«Я чувствую себя такой больной, что даже не в состоянии думать, — мысленно произнесла Сиринга. — А ведь у меня должна быть ясная голова, иначе как я докажу судье, что против меня был устроен заговор?»
Заговор? Но кто тогда заговорщики? Этот вопрос без конца крутился в ее голове всю ночь да и сейчас, когда она ожидала суда. Кто за всем этим стоит?
Как ей узнать, действовала ли леди Элен сама или выполняла волю графа? И все же, несмотря на весь ужас своего положения, Сиринга отказывалась поверить, что граф — даже если предположить, что она перед ним провинилась и он зол на нее, — навлек бы на нее такие чудовищные страдания, такие унижения.
Впрочем, порой он бывал бессердечен. Она не раз слышала, что он бесцеремонно увольнял слуг, если те ему чем-то не угодили. Кому как не ей было знать, сколь резок, если не откровенно жесток, он может быть, если кто-то посмеет воспротивиться его воле. И все же, каким бы он ни был, как бы ни обошелся с ней, она любила его.
— Я люблю его, — прошептала Сиринга, — и вот теперь, похоже, никогда больше не увижу его снова. А он никогда не узнает, что я не совершала никакого преступления, ничего такого, чтобы заслужить его гнев.
Накануне ночью ей хотелось плакать, но слез не было. И вот теперь ею овладела странная слабость, и девушке стоило немалых усилий, чтобы сдержаться и не разрыдаться прямо в зале суда.
«Держи себя в руках, — мысленно одернула она себя, — если хочешь произвести на судью хорошее впечатление. Чтобы он понял, что перед ним благовоспитанная леди, а не какая-то там воровка».
Боже, как вообще такое могло случиться? Неужели это действительно происходит с ней? Или это просто дурной сон? Плод больного воображения?
Нет, она прекрасно помнила, как леди Элен отвела ее вниз. В карете ее ждал актер, который отвез ее на окраину города, а потом набросился с обвинениями в мошенничестве.
Нет, это какое-то наваждение! Ей все это мерещится!
Сиринга прижала ладони ко лбу, пытаясь унять пульсирующую боль. Ей стоило почти нечеловеческих усилий заставить себя успокоиться и терпеливо ждать своей очереди. Девушке очень хотелось надеяться, что своим самообладанием и опрятным видом она произведет на судью благоприятное впечатление.
В камере не было зеркала, а у нее с собой — гребешка. Сиринге оставалось лишь молить Бога, что волосы ее не были всклокочены и не торчали в разные стороны, как у тех грязных оборванок, которых привезли в суд вместе с ней.
Кстати, у одной из них наверняка были вши, потому что она всю дорогу яростно чесала голову. У другой вид был просто непристойный: платье порвано на груди, как будто кто-то пытался силой стащить его с ее плеч. Впрочем, Сиринга сейчас думала не столько о том, кто сидит с ней рядом, сколько о том, что через несколько минут она окажется на скамье подсудимых, где ей придется отстаивать не просто свою честь — свою жизнь!
Казалось, будто она идет сквозь воду. Почему-то вспомнилось серебристое озеро в Кингс-Кип. Ее обдало жаром и страшно захотелось пить, потому она представляла, будто прохладная вода обволакивает ее со всех сторон. Увы, эта прохлада была лишь плодом ее воображения!
А затем ее как будто встряхнули. Она тотчас вернулась в реальный мир и поняла, где находится. Более того, к своему ужасу, Сиринга увидела, что на скамье свидетелей сидит Дэниэл Ним.
Ним обвинил ее в том, что она украла у него часы, кошелек и бумажник.
— Когда вы познакомились с… этой женщиной?
Обвинитель был обладателем мощного голоса, который пугал людей даже больше, нежели слова, которые он произносил.
— Мы познакомились в отеле «Аргилл» на Хеймаркете, — ответил мистер Ним. — Ее представил мне один мой знакомый, и на первый взгляд она произвела на меня приятное впечатление. Я попросил ее отужинать со мной. Она вела себя прилично, я бы даже сказал, как настоящая леди, и подозрения у меня возникли, лишь когда я предложил довезти ее до дома, более того, именно в карете.
— А чем были вызваны ваши подозрения? — поинтересовался обвинитель.
— Мне показалось странным, что она постоянно дотрагивалась до меня, — ответил Ним, — и когда мы доехали до места, я обнаружил пропажу часов. Вместе с часами исчез и мой кошелек с приличной суммой денег.
— То есть вы обвинили эту женщину в краже?
— Да, обвинил, — ответил Ним, — но она лишь посмеялась надо мной и наверняка бы убежала, если бы в следующий миг рядом не оказался еще один джентльмен, а с ним два пристава с Боу-стрит. Вы не представляете, как я обрадовался, когда их увидел.
— Почему же, отлично представляю, — ответил обвинитель, после чего повернулся к судье: — Это, милорд, второе обвинение, выдвинутое против подсудимой. Позволит ли мне ваша честь просить второго джентльмена занять место свидетеля?
— Разрешаю, — произнес судья со скучающим видом.
У этого старого свидетеля все лицо было изборождено морщинами. Веки устало нависли над глазами, отчего казалось, будто ему стоит немалых усилий не уснуть во время бесконечных слушаний.
Мистер Ним спустился с трибуны свидетеля, а его место занял другой джентльмен, которого Сиринга увидела впервые, когда он подошел к карете вместе с судебными приставами. Второго свидетеля привели к присяге.
