Под мраморным небом - Джон Шорс
– Но... – Врач осекся, вероятно решив, что лучше не задавать лишних вопросов. – Я могу выполнить твою просьбу, – наконец произнес он. – Хотя все это мне не нравится.
– Знайте, что, сделав так, как я прошу, вы спасете ему жизнь. Если же завтра он будет здоров, то наверняка погибнет.
– Тогда я постараюсь его защитить.
Я сунула руку под халат и вынула шарф из пашмины, настолько тонкий, что его можно было бы протянуть через кольцо.
– Для вашей возлюбленной, – сказала я, зная, что денег старик не возьмет, но не устоит перед соблазном угодить своей любовнице. Увы, его жена умерла несколько лет назад.
– Но я слишком стар, чтобы...
– Мне известны многие секреты, – подтрунивающим тоном произнесла я, пытаясь поднять настроение и ему, и себе. – Ей подарок понравится.
Старик поклонился, с любовью глядя на меня, ведь это он помог мне появиться на свет.
– Ты привносишь радость в мое старческое существование, – сказал он.
– Нет, это ваша возлюбленная скрашивает вашу старость, а не я.
– Она...
– Ей повезло, – сказала я. – И мне тоже повезет, если Аллах смилостивится и пошлет мне дитя, а вы окажетесь рядом.
– Почту за честь, моя госпожа.
– Это вы окажете мне уважение, – возразила я, беря его мягкие руки в свои ладони. – До свидания. И прошу вас, никому ни слова.
– Сам Аллах не смог бы выведать у меня этот секрет.
Я подмигнула старику и опустила на лицо покрывало. Выйдя из дома врача, я поспешила на узкую улочку, где сняла с себя старый халат и плотное покрывало, оставшись в своей настоящей одежде. Потом оседлала одного из жеребцов отца и поехала искать Низама. Его я нашла на строительстве Тадж-Махала. Он руководил группой рабочих, устанавливавших на место каменную плиту. Низам был одет, как и все остальные рабочие, в хлопчатобумажную рубаху и укороченные штаны. Руки у него были в крови, но сам он, судя по выражению лица, был спокоен.
Кивком велев ему следовать за мной, я привязала лошадь к лесам и зашагала в безлюдную часть сада. У мраморного бассейна, в котором плавали яркие рыбы, мы остановились, и я, не сообщая ему о плане Аурангзеба, сказала, что он должен сделать. Мне требовалась помощь Низама, поскольку он каждый вечер снимал пробу с наших блюд, проверяя, не отравлена ли еда. Мы ели со специальных фарфоровых тарелок, которые трескались, если на них попадал яд, но все равно полагаться на посуду было нельзя, и потому Низам пробовал каждое блюдо, что нам подавали. Сам он никогда не стряпал, но много времени проводил на кухне, наблюдая за тем, как готовят наш ужин. Я сказала своему другу, что он должен незаметно подложить в тарелку Дары несвежее мясо и обильно сдобрить его специями. Низам, как всегда, тихо обрадовался, что я обратилась к нему за помощью. Я подчеркнула, что это вопрос жизни и смерти, и поняла, что он будет тщательно охранять мою тайну.
Делая вид, будто отдаю распоряжения, я указала пальцем на разные объекты Тадж-Махала и затем отправилась в гарем. В его стенах я не была уже несколько недель, но теперь, когда мой план был обдуман и я приступила к его осуществлению, у меня вдруг возникла острая потребность отдохнуть. В гареме, казалось, ничего не изменилось, хотя женщины, которые всегда там окружали меня, постарели и потучнели. Как они могут, недоумевала я, изо дня в день сидеть здесь и сплетничать, ничем больше не занимаясь? Я поприветствовала этих женщин с притворной почтительностью. Они мало что делали, чтобы помочь себе подобным. Их языки говорили, что они очень по мне соскучились, но в глазах отражались зависть и раздражение.
Я легла на толстое одеяло и попыталась заснуть. В гареме слышались привычные звуки: дети играли на музыкальных инструментах, птицы щебетали, женщины болтали и смеялись. Воздух был насыщен ароматом благовоний, а также запахами опиума и мускуса. Хорошо, что здесь нет мужчин, сказала я себе. Возможно, я слишком строго судила этих женщин, ведь будь гарем единственным местом, где я могла бы укрыться от своего мужа, я приходила бы сюда каждое утро. У большинства обитательниц гарема не было мужей, от которых им хотелось бы сбежать, но, судя по их виду, они были вполне счастливы без мужчин.
Засыпая, я думала, все ли я сделала для осуществления своего плана. Да, заключила я, хотя конечно же это был опасный замысел. Дара, да поможет мне Аллах, мог заболеть сильнее, чем я того хотела. Или Аурангзеб мог каким-нибудь образом узнать правду. Мне предстояло искусно играть свою роль, так как все зависело от меня.
Выспавшись, я пошла в другую часть гарема, чтобы поужинать на просторном дворе вместе с отцом, Дарой и Аурангзебом. После смерти мамы мы редко за ужином смотрели представления, но сегодня вечером отец распорядился, чтобы нас развлекали танцовщицы. Едва мы устроились на кашемировом ковре, перед нами в танце закружились девушки. Как всегда, тела их прикрывал прозрачный шелк. К лодыжкам у них были привязаны колокольчики, ритмично позванивавшие в такт их плавным движениям.
Обычно умиротворяющий танец девушек доставлял мне наслаждение, но сегодня меня занимали тревожные мысли. Разговор зашел о мирном договоре с персами, и я попыталась дать совет. Аурангзеб, естественно, поднял меня на смех, и это меня обрадовало: значит, он ни о чем не подозревает. Я могла только догадываться, почему мой брат ратует за войну, но мне было совершенно ясно, что он из тех, кто жаждет крови.
Аурангзеб и Дара имели одинаковое телосложение, но выглядели совершенно по-разному. У Дары лицо было круглое, как спелый арбуз, у Аурангзеба – худощавое и жесткое. В отличие от отца и Дары, Аурангзеб отращивал только усы, и шрам на его подбородке сразу бросался в глаза. Одет он был довольно просто: белая туника, черный кушак, красный тюрбан. К кушаку был прикреплен кривой меч в потертых кожаных ножнах. Украшений Аурангзеб не носил, хотя вельможи всех мастей обычно увешивали себя драгоценностями. Разговаривая, он
