Ферн Майклз - Богатство Лас-Вегаса
— Где ты жила, Салли?
— В пансионате. Меблированные комнаты, если по-нынешнему. У меня была комната… тогда она казалась мне самой большой в мире. Тепло, уютно, а главное, она принадлежала мне, я платила за нее каждую неделю. Я и сейчас нередко скучаю по этой маленькой квадратной комнатке. Единственное место, куда можно было прийти и закрыться на ключ. До этого у меня ничего подобного никогда не было. Понимаешь! Ни дюйма собственного пространства…
— А теперь тебе принадлежит целый город. Мне трудно поверить, что почти все здания здесь — твои. Или стоят на арендованной у тебя земле. Кажется, теперь я лучше тебя понимаю. Салли, мы когда-нибудь поговорим с Филипом?
— Нет, Дэвин… Что ты запланировал? Хотя бы намекни. Пожалуйста.
Иногда она, как ребенок. С ней так легко разговаривать, ее так легко любить.
— Хорошее приходит только к тем, кто умеет ждать.
И она ждала, целых полтора часа, пока наконец Дэвин не притормозил, чтобы свернуть на посыпанную гравием дорогу. Они проехали еще с полмили, и вдали показался окруженный невысоким кустарником дом.
— Как красиво, Дэвин! Тебе здесь хорошо?
— Даже очень. Было бы совсем хорошо, если бы кто-то ждал меня там вечерами. — Видя, как напряглись желваки на ее скулах, добавил: — Снаружи никаких изменений, мне нравится этот камень. Дядя рассказывал, что сам возил его сюда на тележке от Черной Горы. Мне нравится представлять, что это мой замок. Я люблю подниматься по узким винтовым лестницам, выглядывать в эти зарешеченные оконца. А с крыши можно даже увидеть Лас-Вегас.
— Как твой дядя называл это место?
— Насколько я знаю, никак.
— У каждого дома должно быть имя. Мой зовется Санрайз. Ранчо моего брата — Санбридж. Разве это не странно, Дэвин?
— Нет, если перестать об этом думать. Похоже, вы оба, каждый по-своему, искали в жизни солнца. Удивительно другое — что вы его нашли. Как оно к вам пришло, по завещанию или за деньги, не имеет значения. Главное, что вы оба достигли цели.
— И все-таки у дома должно быть имя.
— Тогда давай назовем его домом счастья Салли и Дэвина. Потому что… мы будем приезжать сюда за счастьем.
— Пусть будет по-твоему.
Дэвин обнял ее за плечи, прижал к себе.
— Даже если бы я обошел весь мир, то не нашел бы другой, которую мог бы полюбить, как тебя.
— Я чувствую то же, Дэвин.
— Позволь, я проведу тебя по дому. Это парадный вход. Обрати внимание на дверь: ручная работа. Витражные стекла, резьба… Это все мой дядя. Руки у него были золотые. — Не успела Салли и слова сказать, как он подхватил ее на руки и перенес через порог. От удивления она даже вскрикнула.
— Итак, что ты об этом думаешь?
— О Дэвин, прекрасно! — Она огляделась: кружевные занавески на окнах, резная мебель, не громоздкая, не тяжеловесная, цветные подушки и под стать им плетеные коврики на сосновом полу. На всех стенах акварели — яркие брызги в серебряных рамках. А над камином, сложенным из крупных камней, писанный маслом портрет.
— Да это же я?!
— Да. Мой дядя нанял одного местного художника, тот ходил каждый вечер в «Бинго Пэлас», когда ты там пела. Сначала сделал набросок, а потом уже положил краски. Дядя был околдован твоими глазами. Однажды он сказал мне, что глаза — это зеркало души, и клялся, что видел твою душу, чистую и добрую. На мой взгляд, художник со своей задачей справился и уловил то, что заметил дядя.
— Силы небесные, Дэвин, ты говоришь так, словно я ангел.
— Именно так и считал мой дядя. Так же думал и мистер Истер, и Снежок, и все его друзья. Наверное, с этим согласится и мисс Руби. Должно быть, это правда.
— Эта мебель такая же удобная на самом деле, какой кажется с виду? — спросила Салли, бросаясь в ближайшее кресло. — Но больше всего мне нравится камин.
— Проведешь здесь со мной следующее Рождество? Знаю, до него еще далеко, но я бы хотел заполнить дом цветами и быть с тобой.
— Да, да!
— Я хочу заниматься с тобой любовью перед камином. Сегодня. Поверишь ли, вечерами, когда заходит солнце, здесь становится очень холодно. Вон в том комоде есть стопка индейских одеял. Они мягче, чем пух.
— Какой вы безнравственный человек, мистер Роллинз!
— Только в отношении вас! Пойдем, я хочу показать тебе все остальное. Вот столовая. На случай, если у меня когда-то будут гости. Мебель куплена со склада. Ковры и портьеры тоже. Посмотри на эти кружевные занавески. Дядя говорил, что больше всего ты любишь смотреть, как развеваются на ветру занавески. Он повесил их, надеясь, что ты когда-либо приедешь сюда.
— Правда? Интересно, почему он никогда так и не пригласил меня?
— Может, ему хватало лишь мечты?
— Где кухня? У тебя есть прислуга?
— Нет. Я делаю все сам. Вряд ли я смог бы привыкнуть к тому, что в доме живет кто-то еще, Мне нравится расхаживать по дому босиком и в одних трусах.
— И мне, — хихикнула Салли.
— Идем дальше. В доме две ванные — одна рядом с кухней, другая наверху. Задняя веранда зашторена, так что, когда у меня появляется желание, я ем там. Все эти цветы в глиняных горшках я вырастил из семян.
— Очень красивые цветы! Мне они нравятся. И нравятся лестницы. Ты ведь можешь подняться наверх не только из кухни, но и из гостиной? Они всегда здесь были?
— Да. Я, как ребенок, люблю подниматься по одной и спускаться по другой.
— О Дэвин, здесь так роскошно, что у меня дух захватывает, — сказала Салли, входя в просторную спальню.
— Она занимает всю ширину дома. В конце коридора есть комната поменьше. Наверное, для прислуги.
На полу ковры, толстые, дорогие, нежно-бежевого цвета с шоколадной нитью, вплетенной по периметру. Белые кружевные занавески. Портьеры темно-зеленых тонов перехвачены серебряными цветами. В камине — копия того, первого, — готовые к растопке дрова. На полке, широкой и длинной, горшочки с цветами. Высокая и широкая кровать, на которой вполне поместились бы четверо.
— Ты ничего не сказала относительно картины, — шепнул Дэвин.
— Я просто не знаю, что сказать. Трудно поверить, что когда-то выглядела такой юной. — Слезы навернулись на глаза. Дэвин промокнул их губами.
…Прошло несколько часов. Салли лежала, прижавшись к Дэвину. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой спокойной, удовлетворенной и счастливой. Дэвин оказался идеальным любовником.
— Я уже и не надеялась, что мне когда-нибудь будет так хорошо, — прошептала она.
— Бог благословил нас. — Его дыхание коснулось ее волос.
* * *Саймон Торнтон, он же Адам Джессап, сидел, откинувшись на спинку стула, и изо всех сил старался казаться спокойным и сосредоточенным. Он знал, что выглядит ничуть не моложе других летчиков, но именно сейчас почему-то остро чувствовал свой подлинный возраст. От недосыпания покраснели глаза, но он был чисто выбрит и одет по форме. Стоявший у карты офицер проводил очередной инструктаж. Покрытый зеленым сукном стол, чашки с кофе, пепельницы… Серовато-сизый дым тянулся к металлическим балкам.
