Джудит Росснер - Эммелина
– Тебе непонятно, может ли это двигаться?
– Кто это? – спросила Эммелина шепотом, хотя Магвайр и не думал понижать голос.
– Овощ, – ответил он. – Знаешь, наши фабричные девушки осенью любят выкапывать разные кустики и приносить на зиму в ткацкую. Ну так вот и у нас тут свой кустик. Моя мать выкапывает его каждую осень, а весной снова высаживает на солнышко. Мало ей было одного овоща, решила, видишь, обзавестись вторым.
От таких слов Эммелина пришла в замешательство. Было неловко, хотя старик вроде и в самом деле ничего не понимал. В Файетте тоже встречались убогие, но никому и в голову не приходило, что можно о них не заботиться… или сказать о них что-нибудь оскорбительное… Она улыбнулась, показывая старику свое дружелюбие, и ей показалось, что он в ответ чуть заметно кивнул.
Стивен уже сидел за столом. Намазав кусок хлеба маслом, он тут же с жадностью набил рот, хотя в доме Стоунов ел, конечно, совсем иначе. Не переставая жевать, он приподнимал крышки, заглядывал, ища, чем полакомиться, в выставленные на столе глиняные горшочки, потом, привстав, запустил пальцы в висевший над очагом котелок и чертыхнулся, когда выловленный оттуда кусок мяса обжег ему пальцы.
И все же, несмотря на воркотню и на язвительные реплики, он был, казалось, спокойнее, чем когда-либо. С улыбкой смотрел на закутанную в яркую шаль, хлопотавшую с чаем мать, поглядывал с удовольствием на очаг, который с любовью сложил своими руками.
Когда они уходили, мать Стивена снова разразилась потоком полупонятных извинений.
– Почему она извиняется? – спросила Эммелина, когда они вышли.
– А потому что ты из тех, кому дано судить.
– Как это?
– Ты – янки. А янки – наши судьи. – Он, по обыкновению, и шутил, и в тоже время был серьезен.
– Да не сужу я тех, кто живет здесь! И никого не сужу.
– Нет, судишь. У тебя есть рассудок, глаза и уши. Этого уже достаточно.
Эммелина умолкла. Она досадовала на все вместе, но не хотела показывать этого. Им оставалось так мало времени. Не нужно тратить его на ссоры.
– Хочешь пойти домой? – спросил он чуть погодя.
Ему было нужно, чтобы она перестала так слепо им восхищаться, и, похоже, сейчас он добился своего. Но распрощаться раньше времени было ей все же не под силу, тем более что сегодняшний вечер мог быть последним перед долгим перерывом.
– Я знал, что ты почувствуешь, попав в Эйкр, – сказал он наконец.
– Дело вовсе не в Эйкре! – вскричала она. – А в том, что я никогда раньше не видела вас грубым.
– Естественно. Ведь ты раньше не видела меня дома. – Сказав это, он сразу прикусил язык, но слово не воробей. – Так как же, отвести тебя домой? – спросил он после паузы.
– Как знаете.
– Уже скоро девять. Тебе нельзя снова вернуться поздно. Ты понимаешь?
– Да.
– Эммелина, – сказал он, не двигаясь с места. – Что же мне с тобой делать?
– Что вы хотите этим сказать? – спросила она. – По-моему, вам ничего и не нужно делать.
– Но ведь они могут вернуться завтра.
– Да. И я буду жить, как жила прежде.
– Ты никому из подружек не рассказала?
– Конечно нет. – Вопрос больно задел ее. Он звучал так, словно мистер Магвайр готов был заподозрить ее в желании разболтать всем их общую тайну. Стремительно повернувшись, она заспешила к дыре в заборе, через которую проникла в Эйкр.
– Погоди! Я придумал.
Он догнал ее и, взяв за руку, повел обратно к домику, принадлежавшему, как он сказал, его брату. Позади, прилепившись к нему, стоял сарай. Магвайр открыл дверь. В темноте закудахтали куры, задвигался кто-то побольше, скорее всего коза.
– Раз уж вам так понравились владения моих родичей, мисс Эммелина, – горячо зашептал он ей на ухо, – побудем здесь еще немножко.
Тихонько посвистывая, чтобы нечаянно не переполошить устроившуюся на ночь живность, он повел ее к наваленной в углу куче сена. За стеной слышались голоса, там разговаривали, о чем-то спорили. Плакал ребенок. Эммелина вдруг поняла, что, пожалуй, ни разу после Файетта не слышала детского плача, и неожиданно ей самой ужасно захотелось плакать. Сдерживая слезы, она прикусила губу, а мистер Магвайр целовал ее мягко и нежно и в то же время обнимал все крепче, но даже и среди ласк беспрестанно продолжал говорить, что нужно все время помнить об осторожности, даже если им предстоит встречаться только на фабрике.
Ее такое будущее пугало, во всяком случае сейчас. Если только она сможет видеть его и слышать его замечательный голос, ей будет нетрудно жить в Лоуэлле и работать на фабрике. Мечты о доме куда-то отодвинулись, их заменили мечты о том летнем дне, когда Айвори Магвайр с детьми уедет на берег моря.
Они лежали на сене, а за стеной все плакал и плакал ребенок и не давал Эммелине, как раньше, забыть обо всем на свете. Хотелось уже поскорей распрощаться, хотелось уйти от мыслей, каково это будет, когда она больше не сможет касаться его, как сейчас.
Она сказала, что ей пора, и Магвайр похвалил ее за появившееся наконец-то чувство ответственности. Не доходя до поворота к дому миссис Басс, он молча поцеловал ее на прощание и ушел. А в субботу в ткацкой, проходя мимо ее станка, сунул в ладонь записку, в которой сказано было, что его домашние возвращаются не раньше воскресного вечера и он ждет ее у себя завтра утром, а если она пойдет в церковь вместе с подружкой и по дороге не сможет улизнуть, то после службы.
К воскресенью вернулись зимние холода, но Эммелина, все время думая о своем, этого даже и не заметила. Она то была на седьмом небе от счастья, что встретится еще раз с мистером Магвайром, то замирала от ужаса при мысли, что этот раз скорее всего действительно будет последним. Кроме того, ко всем чувствам примешивалась обида: ведь если он накануне знал, что семья возвращается в воскресенье, то, значит, знал это и раньше. Так зачем же обманывал? Зачем ему непременно надо иметь возможность в любой момент ускользнуть, хотя вся сила и так на его стороне, а она просит о такой малости?
Вместе со Сьюзен и ее компанией она прошла часть пути до церкви Конгрегации, но в разговорах почти не участвовала, так что в конце концов Сьюзен спросила, что с ней.
– Ничего, просто скучаю по дому, – ответила Эммелина и сразу почувствовала, как разрастается все время покалывавшее чувство обиды. На кого – не совсем ясно, но кто-то ведь виноват в том, что она теперь врет на каждом шагу. Правда, завтра необходимость лгать отпадет, но нужно будет все время помнить об осторожности: он непрерывно напоминает ей об этом.
Когда показался вдали его дом, она побежала. Вот она уже у двери, стучит. Никакого ответа. Подумав, она поняла, что нужно, наверное, пройти к черному ходу.
Обойдя дом, она заглянула в кухонное окно. Он сидел там же, где и в прошлый раз, и, положив голову на стол, крепко спал. При виде этой картины и злость, и обиды сразу исчезли.
