Жаклин Монсиньи - Флорис. Флорис, любовь моя

В избе Арашева было очень тесно, и беглецы улеглись на полу, закрывшись меховыми покрывалами, принесенными из саней. Прошло два часа; все спали, когда Флорис проснулся от голода. Он взглянул на сопевшего рядом брата, на мгновение заколебался, а потом решил, что пуститься на розыски чего-нибудь съестного лучше вдвоем — и толкнул в бок Адриана. Тот рывком сел.

— Я хочу есть, — прошептал Флорис.

Адриан вздохнул — ему хотелось спать.

— Я хочу есть, — нетерпеливо повторил Флорис.

Без единого слова Адриан встал, ибо не мог отказать Флорису ни в чем. Они направились в чулан, где еще вечером углядели запасы провизии. Комнату освещал только лунный свет, но Флорис видел в темноте, как кошка. В кладовке Флорис, к величайшему своему удовольствию, обнаружил кульбаты — он обожал эти лепешки, приготовленные из риса, рубленого мяса, красной капусты и яичных желтков. Адриан же снял с полки самовар, в котором еще оставалось немного теплой воды. Братья, усевшись на пол, принялись с жадностью поглощать еду. Теперь Адриан радовался, что Флорис разбудил его. Они молча насыщались, как вдруг снаружи до них донесся чей-то шепот:

— Они дрыхнут крепко, я им кой-чего подсыпал в борщ! Пора приступать, — зловеще произнес мужской голос, и братья узнали Арашева.

— А ты не боишься? — отозвалась его жена. — Если гетман узнает об этом, он нас убьет.

— Глупая ты женщин! За них обещано десять тысяч рублей. Помолчи, вот идет лейтенант.

Флорис с Адрианом услышали еще один голос:

— Вы уверены, что они спят?

— Не сомневайтесь, лейтенант.

— Очень хорошо! Мы захватим их врасплох и перережем горло всем, кроме француженки и ее щенка.

— Гм, лейтенант, — промолвил Арашев, — а как же вознаграждение?

— Будь спокоен, ты его получишь, как только мы управимся с ними. Ты молодец, что донес. Награда твоя.

Флорис с Адрианом не стали слушать дальше; они на цыпочках вернулись в комнату и, перешагивая через ноги спящих, пробрались к Ромо. Максимильена спала, ей снилось, что она скачет по полю рядом с Пьером. Внезапно дорогу им пересек ворон, а Пьер крикнул:

— Береги Флориса! Береги Флориса!

Максимильена открыла глаза. Князь тряс ее за плечо. Все беглецы уже встали и ошеломленно озирались. Ромодановский еле слышно распорядился:

— Вооружайтесь! Придется сражаться, нас предали.

Осознав опасность, все безмолвно взялись за оружие, которое предусмотрительно захватили с собой, и затаились у дверей избы. Ожидание казалось невыносимым. Внезапно дверь бесшумно распахнулась, и вошел Арашев в сопровождении трех солдат. В комнате было совершенно темно, но беглецы ждали врагов, тогда как те ни о чем не подозревали, полагая, что все спят. Ромодановский надеялся захватить их врасплох, прежде чем они успеют подать сигнал тревоги, — для этого он приказал пользоваться только кинжалами. Арашев затворил дверь за солдатами, и Ромодановский с быстротой молнии вонзил клинок в сердце одного из них. Федор столь же проворно расправился со вторым, а Бутурлин нанес рану предателю Арашеву, однако Грегуар, питавший отвращение к крови, предпочел схватить своего противника за горло. Ромо не успел вмешаться; солдат вырвался из рук старика и выскочил за дверь с криком:

— К оружию!

Князь и Максимильена надеялись, что удастся спастись бегством через заднюю дверь, но солдаты, услышав крики своего товарища, уже окружали избу.

Тогда князь завопил во все горло:

— Укройтесь за окнами, стреляйте только наверняка, подпустив поближе! Мы не знаем, сколько их.

Изба смотрела на улицу четырьмя небольшими окнами. Ромодановский встал возле одного из них вместе с Максимильеной. У второго расположились Бутурлин и Грегуар, у третьего Блезуа с Мартиной, а у четвертого — Флорис с Адрианом. Федор же и Марина-Хромуша, распахнув дверь, загородили ее тяжелым столом, чтобы стрелять из укрытия.

Максимильена хотела было перебраться к сыновьям, но Ромо удержал ее:

— Оставьте, Максимильена, они справятся и без вас. А нам необходимы их пистолеты, — добавил он мрачно.

В рядах солдат, укрывшихся за деревьями вокруг избы, царило некоторое смятение. Они ожидали распоряжений, но не могли их получить, поскольку лейтенант валялся на полу с перерезанным горлом — встреча с Федором стала для него роковой. Ромодановский вздохнул с облегчением — без командира этот отряд мало чего стоил. Но в этот момент вдали послышался конский топот. Он с каждым мгновением усиливался, и вскоре к избе подлетело множество всадников, в которых беглецы узнали солдат новгородского гарнизона. Ромодановский и Максимильена в отчаянии переглянулись — теперь никаких надежд на спасение не осталось.

А случилось вот что. Через три часа после их отъезда толстый капитан получил новые известия из Петербурга. Догадавшись, что его обманули, он немедля посадил на коней около ста солдат и пустился в погоню за беглецами.

— Как же их много! — прошептала Максимильена. — А нас десять человек, причем двое — дети…

Ромодановский вздохнул. На сей раз спасения ожидать не приходилось, но, по крайней мере, они погибнут с оружием в руках.

Максимильена взяла Ромодановского за руку и глухо сказала:

— Друг мой, поклянитесь, что не позволите взять нас живыми, меня и моих сыновей…

— Максимильена, — промолвил князь, и голос его дрогнул.

— Поклянитесь, брат мой, поклянитесь, что убьете нас, но не позволите взять живыми!

Ромодановский взглянул на Флориса. Неужели для этого доверил ему Петр Великий защиту любимой женщины и единственного сына?

— Клянусь вам, Максимильена, — прошептал он, склонив голову, — клянусь, сестра моя, что вы не достанетесь им живыми.

И, словно бы подтверждая значимость этой клятвы, раздался мушкетный выстрел. Максимильена едва успела отпрянуть от окна. Началась отчаянная пальба с обеих сторон.

Толстый капитан из Новгорода, приказав своим людям спешиться, расставил их вокруг избы. Завязался ожесточенный бой. Беглецы сражались с мужеством отчаяния. Вдруг кто-то вскрикнул. Максимильена обернулась и увидела, что Бутурлин ранен в грудь. Оставив свой пост, она устремилась к несчастному, чтобы помочь. Лицо Бутурлина; исказилось от ужасной муки, розовая пена выступила на губах. Он упал в лужу крови, возле убитых солдат и предателя Арашева, тихонько скулившего от боли. Максимильена поняла, что Бутурлин умирает, и из груди ее вырвалось рыдание.

— Простите, простите, мой добрый Бутурлин, это все из-за нас, из-за того, что вы хотели спасти меня и детей…

Бутурлин, сделав попытку приподняться, сказал хриплым голосом: