Жаклин Монсиньи - Флорис. «Красавица из Луизианы»
Два пажа в ярко-красных камзольчиках пододвинули кресло к изголовью королевской постели, и королева уютно в нем расположилась, а все принцы, принцессы, герцоги и врачи остались стоять за оградкой и с величайшим почтением внимали беседе двух августейших супругов.
— Доброе утро, сир. Хорошо ли изволили почивать? — спросила королева, не отличавшаяся большой живостью ума.
— О да, мадам, хорошо! Просто великолепно, — промолвил Людовик и омочил пальцы в кропильнице, поданной главным камергером. Король осенил себя крестным знамением. Королева и все окружающие последовали его примеру. Людовик склонил голову и начал читать молитву, но мысли его были далеко. Он украдкой взглянул на жену. Славная, добрая и недалекая Мария Лещинская была, разумеется, лучшей супругой в мире. Она была старше Людовика и прощала ему все интрижки и похождения. Да, она страдала от неверности мужа, но притворялась, что ничего не слышит и не видит, стараясь изо всех сил, чтобы никто не заметил ее страданий.
Внезапно Людовик почувствовал угрызения совести. Но не из-за двух ночей, проведенных с Жанной-Антуанеттой. Нет! Он устыдился своих намерений устроить «его сердечко» при дворе, поселить ее в Версале, прямо под боком у жены, и сделать ее официальной фавориткой.
— Прошу вас, мадам, откройте мне, что сможет доставить вам удовольствие сегодня. Я заранее на все согласен, лишь бы сделать вам приятное! — сказал король и спустил ноги с кровати.
Королева и все присутствующие стыдливо потупили взоры. Два пажа бросились перед королем на колени и надели ему на ноги домашние туфли. Король направился к своему любимому креслу. Личный королевский цирюльник тотчас же снял с него ночной колпак и принялся причесывать густые и очень красивые каштановые кудри Людовика.
— О, сир! — заговорила королева Мария, изумленная заботой, проявленной августейшим супругом. — Как мне благодарить ваше величество…
— Но, мадам, дождитесь, по крайней мере, когда я исполню ваши пожелания, а потом уж благодарите! — сказал король, посмеиваясь. — Так чего же вы желаете, ваше величество?
— Сир, я сегодня отправляюсь с моими фрейлинами в монастырь урсулинок в Пуасси…
— А! Знаю, знаю! — воскликнул король (цирюльник демонстрировал ему новый парик).
По приглашению главного камергера в спальню вошла еще одна группа посетителей. Они ступали медленно и чинно, но их было много, и теперь в спальне стоял легкий гул. Небольшим наклоном головы король приветствовал всех вновь прибывших — он не имел возможности побеседовать с каждым в отдельности.
— Итак, вы сказали мне, мадам, что собираетесь к сестрам-урсулинкам, — продолжал король, не обращая внимания на церемониймейстеров, смотрителей королевских покоев, главного хранителя королевского гардероба, придворных цирюльников, аптекарей, хранителя дворцовой посуды, главного смотрителя королевских часов и фрейлин королевы, которые входили в спальню и занимали места в соответствии со своим положением при дворе.
— Да, сир, ваше величество знает, как высоко я ценю этих благочестивых и милосердных монахинь! Они как раз сейчас возносят к небу молитвы, дабы Господь помог им обрести новую статую Иоанна Крестителя.
Личный королевский цирюльник приступил к бритью щек его величества. Король еле заметно улыбнулся, ощутив прикосновение острого лезвия. Не будь этого, он бы расхохотался во все горло, настолько неумно и неловко выразила королева свою «замаскированную» просьбу. Да, бедняжка не смогла бы провести и малого ребенка!
— Небо уже вняло их мольбам, мадам. Мы оплатим статую Иоанна Крестителя для этого монастыря из королевской казны. Мы тоже почитаем этого святого, и наш поступок доставит радость и нам самим.
Слова короля были встречены всеобщим одобрительным гулом. Король остался доволен — его благородный жест оценили по достоинству.
Он посмотрел в зеркало, пытаясь отыскать взглядом Батистину.
— О, сир! Ваше величество! Вы так добры! — воскликнула пребывавшая на седьмом небе королева.
— Поверьте мне, Мария, если я могу помочь вам в ваших добрых делах, мне самому это доставит огромное удовольствие! — зашептал Людовик. Он едва не добавил: «Это снимает тяжесть с моей души».
— О, Людовик! — только и могла пролепетать взволнованная до слез королева.
Придворные изо всех сил напрягли слух, чтобы уловить содержание беседы королевской четы, но тщетно: супруги говорили слишком тихо.
— А появились ли у вас новые фрейлины, мадам? — громко спросил король, прекрасно осознававший, к чему в конце концов должен был привести его столь невинный, на первый взгляд, вопрос.
— О да, сир, и я должна еще раз поблагодарить ваше величество за доставленное мне удовольствие. Дочери барона Скоковского прибыли два дня назад, и я, к моей великой радости, уже имела счастье поговорить с ними по-польски!
— Вот как? Прекрасно, прекрасно… Но представьте же мне их!
— Подойдите! Подойдите, дети мои! — обернулась к фрейлинам королева.
Две красивые девушки с пепельными волосами, как две капли воды похожие друг на друга, приблизились к позолоченной ограде и дружно опустились в реверансе, нисколько не смущаясь.
— Добро пожаловать ко двору, добро пожаловать! — любезно заулыбался король (цирюльник уже напудривал его парик). — Но, мадам, мне кажется, у вас есть еще одно вакантное место фрейлины? — небрежно, как бы между прочим, спросил король.
Королева изменилась в лице и засопела носом. Она уже поняла, почему король столь внезапно расщедрился и куда он клонит сейчас; ведь он уже не раз проделывал подобное, навязывая ей своих любовниц в качестве фрейлин.
— Да, сир, так и есть. Ваше величество, вы прекрасно осведомлены обо всем, что творится во дворце, — сухо, почти на грани приличия, ответила королева.
Придворные переглянулись. Они были просто счастливы. Ведь сегодня церемония пробуждения оказалась очень интересной. Они надеялись, что имя новой фаворитки сорвется с королевских уст и даст им пищу для пересудов.
— Мы были бы довольны, мадам, если бы вы соизволили предоставить место в вашем окружении сестре наших добрых и верных подданных. Речь идет о мадемуазель де Вильнев-Карамей, девушке из очень старинного рода…
Королева от злости закусила губу. Это было единственное, что она могла сделать.
Главный камергер объявил о прибытии еще одной группы почетных гостей. Король едва сдержался, чтобы не разразиться ругательствами, ибо как раз в этот момент цирюльник приложил ему к лицу горячую салфетку, смоченную винным спиртом, чтобы смягчить гладко выбритую кожу.
