Эжени Прайс - Свет молодого месяца

— Вы забыли, что я уже больше года живу на вашем острове. Этого достаточно, чтобы знать о вас все, друг мой. На Сент-Саймонсе все знают о вас.

Хорейс почувствовал, что у него внутри все сжалось.

— Надеюсь, они дадут мне возможность начать жизнь заново.

Капитан Стивенс провел свое судно в пролив и, откинувшись назад на стуле, взглянул на Хорейса.

— Начать заново всегда сложно, Гульд. Не думайте, что вам будет легко. Сент-Саймонс — очень маленький мирок.

— Как вам удается, капитан, — вам, человеку откровенному, — находиться среди южан с их сладкими речами?

Чарльз усмехнулся.

— Когда я только что приехал сюда, — думаю: они действительно искренне говорят эти прекрасные слова? или они говорят просто для того, чтобы это красиво звучало, как музыка? Ха! Я вас обижаю, Гульд?

— Уж только не меня, — засмеялся Хорейс.

— Я имел дело с северянами, южанами, людьми с запада, креолами, европейцами, городскими ловкачами, деревенскими неотесанными парнями, — может быть, мне будет нелегко понимать мою семью. Жители прибрежной Джорджии говорят на своем особом языке. Вы говорите как жители Сент-Саймонса, но без — как бы это сказать — без патоки.

— Спасибо. Это мне довольно приятно.

— А, не правда ли, Стивенс, это удивительные места?

— Вам здесь больше всего нравится?

— Больше, чем где бы то ни было, из тех мест, где я был.

— Вы рады, что возвращаетесь домой, Гульд?

Хорейс ответил не сразу.

— Мне хотелось бы никого не видеть, кроме моей семьи, несколько недель. Но — да, я рад, что я уже почти там.

— Я тоже рад, что уже почти там, потому что я влюблен.

— Поздравляю! Кто эта барышня?

— Мисс Сара Дороти Хей. Видите? — Он указал толстым пальцем на имя «Сара», выведенное и внутри и снаружи рубки пилота. — Я назвал ее именем первое, мое собственное судно. А-а, она первая красавица острова. Она самая красивая женщина, какую Господь вообще создавал когда-либо.

— Сара Дороти Хей? Я помню ее, когда она только приехала сюда из Англии, она была тогда маленькой девочкой, приехала с тетей и дядей — Фрюинами.

— Ну, теперь она не маленькая девочка, поверьте мне. Ей девятнадцать лет и она прелестная женщина. Так что держитесь на расстоянии, Гульд! — Он согнул свои мощные бицепсы. — Предупреждаю. Близко не подходите.

Хорейс засмеялся.

— Даю честное слово. Совершенно не думаю о женитьбе.

— Я тоже совсем не думал о женитьбе, но Сара Дороти Хей совершенно перевернула мои планы.

Они были уже в виду Сент-Саймонса, и Хорейс сказал:

— Наверное, милые дамы на острове сплетничают по поводу гульдовского блудного сына, который уехал из родного дома ради того, чтобы вести безнравственную жизнь на реке.

— Как вы думаете, чем они занимаются?

— Сплетничают.

— Они — живые дамы. Так как вы думаете, они могут удержаться от сплетен?

— Нет.

— Не обращайте на них внимания, Гульд, и пусть себе говорят. Они забудут со временем, раз вы вернулись. Вас забудут, найдут другого о ком говорить. — Он ухмыльнулся. — Может быть, обо мне.

— Вас здесь приняли приветливо, капитан Стивенс?

— О, да, и о, нет. И то и другое одновременно. Но я человек независимый и когда-нибудь я буду владельцем самого преуспевающего пароходства от Чарлстона до Флориды. Когда я куплю мою прекрасную шхуну «Великолепный», начнут говорить: «А, этот капитан Стивенс, он человек стоящий».

— У вас новое судно на примете?

— Уже выплатил двести долларов за него. Года через четыре или меньше оно будет мне принадлежать. Оно будет принадлежать мне, а также мисс Саре Дороти Хей.

— Завидую вам.

— Почему? Вы можете так то же самое сделать.

— Что сделать?

— Быть стоящим человеком. Приобрести то, что вы хотите, что сделает вас независимым.

— Не знаю. Но постараюсь обязательно.

Чарльз Стивенс протянул руку, широко улыбаясь.

— Мы оба будем независимыми людьми, Гульд.

Хорейс пожал его большую, жесткую руку.

— Правильно. Мне двадцать пять лет. Сколько вам лет, капитан?

— Двадцать шесть. Обогнал вас на год, но только на один год.

— Вы обогнали меня больше, чем на один год. Но я догоню. Не знаю, каким образом, но догоню.

Небо потемнело. На пристани Джорджии зажигали костры, и Хорейса вдруг охватило невыносимое нетерпение.

Часть третья

Глава XXV

— Сын, ты пробыл здесь с нами десять дней. Десять счастливых дней для меня. Я не уверен, сумели ли мы тебе передать, как мы рады.

Хорейс посмотрел через обеденный стол на отца и постарался улыбнуться ему. Но на глаза навернулись слезы. Отвечать на радость старика было труднее, чем видеть его постоянные страдания.

— Я чувствую себя по-настоящему дома, папа, — сказал он хриплым голосом, — вы все просто замечательно ко мне относитесь. Это мне надо было бы чувствовать себя неуверенно.

— Чепуха, — сказала Мэри. — Никому не надо быть ни в чем неуверенным. Я так счастлива, что меня даже не беспокоят денежные трудности. — Она похлопала брата по руке. — Ты дома, — и, раз ты вернулся, вернется и достаток! Хочешь еще черничного варенья, которое мама Ларней сварила?

— А есть еще горячие сухарики?

— Да, сэр, масса Хорейс, — минутку!

Хорейс и Мэри засмеялись.

— Она опять подслушивает под дверью столовой, — пожаловался Джеймс. — Надо это прекратить.

— Мама Ларней это от любви делает, папа, — упрекнула его Мэри. — Она, голубушка, так рада, что Хорейс дома, что не может пропустить ни единого его слова.

Ларней быстро вошла и сразу направилась к Хорейсу, приподняв салфетку с блюда, до краев полного сухариками, от которых поднимался пар.

— Мальчик Ларней хочет еще сухариков, и никто не запретит, и у меня еще сковорода, могу сразу поставить на огонь.

Хорейс взял две штуки, воткнул нож в масло, которое она держала, и широко улыбнулся, но не смог ничего сказать. Опять выступили на глазах слезы, но Ларней выручила его.

— Говорю я, масса Хорейс тонким стал, можно насквозь видеть. Еще черничного варенья?

— Ой, мама Ларней, хватит, — засмеялся он. — У меня фигура как следует. Если я буду много есть твоей стряпни, мне придется покупать новые костюмы. А я этого не могу, — мы обеднели, разве ты не слышала?

Он увидел прежнее ее, знакомое, полное мужества движение — Ларней выпрямилась в полный рост.

— Ларней слыхала, масса Хорейс. Но мы и раньше поднимались снова.

Хорейс стал серьезен.

— Конечно, мама Ларней, поднимемся.