Пола Маклейн - Парижская жена
— Конечно, я беспокоюсь. Что будет с моей работой? А нашим развлечениям придет конец?
— Не только это. Я знаю, ты боишься за меня.
— Немного.
— Пожалуйста, не надо. Ничего плохого не случится.
— Как ты можешь знать? Всегда что-то может пойти не так. Сам видел.
— Все будет хорошо. Я это чувствую.
— И все же я подумал, может, тебе стоит рожать в Торонто? Я могу работать полный день в «Стар». Там прекрасные больницы, и у меня будет постоянная работа. Нам наверняка понадобятся деньги.
— Да ты уже заботливый папа, — сказала я, нежно целуя его в губы.
— Я стараюсь захотеть им быть. И еще пытаюсь прогнать прочь дурные мысли.
— И пожить на полную катушку, пока не родился малыш?
— И это тоже.
Следующие недели прошли в суете вокруг поездки в Испанию. Эрнест часто встречался со Стрейтером и Бобом Макэлмоном в кафе, где они планировали маршрут. После этих встреч Эрнест всегда возвращался в дурном настроении, сердитый на своих спутников. Макэлмон — поэт и друг одновременно Эзры и Сильвии — был женат на английской писательнице Энни Эллерман, писавшей под псевдонимом Брайер. Все знали, что Энни лесбиянка, а Бобу больше нравятся мужчины. Брак был всего лишь прикрытием. Кроме того, время от времени Энни путалась с поэтом Г. Д., еще одним «учеником» Паунда, — Боба это совсем не беспокоило, а вот Эрнеста раздражало. Не знаю точно почему. Нас окружали люди, находившиеся друг с другом в самых разных сексуальных комбинациях — и парных, и тройных, — поэтому не думаю, что Эрнест так среагировал именно на гомосексуализм. Скорее, его задела иерархия власти. Энни — богатая наследница. Ее отец, судостроительный магнат, — самый богатый человек в Англии. У Боба тоже водились деньги, но это было не сопоставимо с возможностями Энни; складывалось впечатление, что он, нуждаясь в финансовой поддержке нового издательства, у нее на поводке. «Контэкт Эдишн» возникло недавно, но уже заявило о себе и активно искало современные произведения на злобу дня.
Эрнест понимал, что должен произвести впечатление на Боба, а это означало, что он непроизвольно делал все, чтобы того разозлить. К моменту их отъезда в Испанию Эрнест и Боб почти не разговаривали. Поездка вышла неприятной во многих отношениях. Боб (с помощью Энни) оплачивал все счета, что пробудило в Эрнесте все самое худшее. Он всегда критиковал богачей и не любил чувствовать себя обязанным. Позже я узнала от Майка, что Эрнест сразу взял на себя роль «эксперта» и непрерывно поучал остальных. В корриду он влюбился с первой секунды. В письмах ко мне он рассказывал только о храбрости тореро и быков. Это действо — великая, пронзающая душу трагедия, непосредственным свидетелем которой вы являетесь и от которой волосы встают на голове.
Когда неделю спустя он вернулся домой, энтузиазм в нем бил через край. Наиболее яркие пассы, освоенные им в Ронде и Мадриде, Эрнест показывал мне с помощью скатерти.
Он становился параллельно столу — единственному доступному в данный момент «быку».
— Когда матадор следит за приближающимся животным, он кажется невероятно спокойным — он думает не об опасности, а о том, как повести себя, чтобы проделать все безошибочно. Вот в чем изящество. И, конечно, трудность.
— Хотелось бы самой увидеть, — сказала я.
— Может быть, тебе будет тяжело.
— Возможно, но, слушая тебя, я понимаю, что не хочу такое пропустить. Это зрелище может быть даже полезно ребенку, — прибавила я.
— Да, он будет настоящим мужчиной еще до своего рождения.
— А почему ты решил, что родится мальчик?
— А кто же еще?
Мы строили планы, что в июле, теперь уже вместе, поедем на фиесту Сен-Фермин в Памплону, где прошлым летом побывали Гертруда и Алиса. Считалось, что там лучшая арена для боя быков, и быки самые свирепые, а тореро самые искусные. Хотя я только выражала восторг от такой перспективы, Эрнест же счел своим долгом подготовить меня к жестоким сценам.
— Не каждый способен это вынести, — предупреждал он. — Попав первый раз на корриду, Макэлмон не отрывал ото рта бутылку бренди. Всякий раз, когда бык бросался на лошадей, он зеленел. Он сказал, что не представляет, как может нравиться такое зрелище, а те, кому оно нравится, просто ненормальные.
— Не думаю, что вы станете друзьями.
— Наверное, нет, но, похоже, он и Энни хотят издать книгу моих рассказов. Или рассказов и стихов.
— Вот как? Но если ты его не выносишь, почему отдаешь книгу именно ему?
— Надо кому-то отдать. Теперь осталось только написать эту чертову книгу.
Когда посреди ночи наш автобус, тяжело громыхая, въехал в обнесенный стеной город, никто в Памплоне не спал. Улицы были настолько плотно заполнены людьми, что я не представляла, как мы будем двигаться дальше, но танцующие волной откатывались от громыхающего автобуса, а потом снова смыкались за ним. Мы медленно катились вверх по узким улочкам, пока не добрались до городской площади, где шум и движение достигали апогея — танцоры кружились, музыканты били в барабаны и дудели в язычковые трубы, с грохотом и белым дымом взрывались фейерверки. В суматохе мы чуть не потеряли наш багаж. Когда же наконец мы, крепко зажав в руках вещи, нашли свою гостиницу, оказалось, что наш номер, заказанный Эрнестом заранее, уже занят.
Когда мы снова вышли на улицу, Эрнест велел мне стоять на месте и ждать, пока он найдет жилье. Я видела, как толпа понесла его с собой, и сомневалась, что ему удастся снять комнату или просто вернуться ко мне. Казалось, даже улицы находятся в движении. Прислонившись к массивной каменной стене, я старалась удерживаться на одном месте, а мимо проносились танцующие люди в синих и белых нарядах. Женщины в ярких свободных юбках носились кругами, прищелкивали пальцами и отбивали чечетку высокими каблуками прямо на булыжной мостовой. Их распущенные волосы смотрелись очень красиво. У некоторых в руках были тамбурины или колокольчики, и хотя музыка с резкими звуками дудок и барабанов, от которых у меня дрожали коленки, казалась хаотичной, женщины, видимо, слышали ее ритм и двигались превосходно — их ноги одновременно взмывали вверх, а руки образовывали дуги. На мужчинах были синие рубашки и брюки, красные шейные платки, они танцевали большими группами. Они обменивались радостными короткими криками, тут же заглушаемыми общим шумом. Ничего подобного я никогда не видела.
Каким-то образом Эрнест отыскал дорогу в этом безумии. Он вернулся за мной: номера во всех гостиницах были зарезервированы еще за несколько недель, но ему удалось снять комнату неподалеку в частном доме на шесть ночей за цену, в два раза превышающую нашу плату за парижскую квартиру.
