Аннетт Мотли - Ее крестовый поход
Те из военачальников Исаака, которые не успели вслед за ним ускользнуть, попытались оказать сопротивление появившемуся врагу, и многие погибли прежде, чем завершился короткий бой. Иден, которая почти во всей полноте ощутила мерзость кровавой бойни еще в Лимассоле, укрылась в золотом шатре, где ее немилосердно рвало. Причиной этого была скорее бессмысленность происходившего, чем лившаяся вокруг кровь.
Неожиданно на глаза ей попалась маленькая фигурка Спиро, который, пытаясь взмахнуть огромным двуручным мечом, устремился к могучему английскому воину, схватившемуся с одним из императорских гвардейцев.
Позабыв о собственной безопасности, Иден рванулась вперед, выкрикивая его имя, и, ухватив мальчика за край туники, увлекла его в сторону шелкового шатра.
— Маленький дурак! Эта забава не для тебя! — резко сказала она, вырвав у него меч и бросив оружие внутрь шатра. Позади нее послышались шаги.
— Редкое зрелище — леди приходит на помощь смельчаку. Доброе утро, леди Иден. Я весьма рад найти вас целой и невредимой.
Она резко обернулась, мгновенно поняв, кто к ней обращается. Только один голос мог звучать так дьявольски невозмутимо.
Она засмущалась, почувствовав, как забилось ее сердце, и постаралась усмирить его ритм демонстративным самообладанием.
— Сэр де Жарнак! Приветствую вас. Но прошу не препятствовать сейчас моей попытке объяснить этому мальчишке разницу между храбростью и глупостью. Ребенок, который поднимает меч мужчины, может ждать лишь смерти, а не славы.
Иден старалась, чтобы ее голос звучал спокойно и уверенно. Она не простила бы себе, если бы громадное облегчение, охватившее ее, бросилось в глаза.
Но, так или иначе, именно это она и чувствовала. И еще с трудом сдерживаемое желание рассмеяться. Она втянула Спиро в шатер и знаком предложила ему сесть и вести себя спокойно. Надувшись и подозрительно поглядывая на вновь прибывшего, холодное превосходство которого было сразу заметно, тот нехотя подчинился. Де Жарнак стоял в освещенном солнцем проеме, рассветные лучи ярко сверкали на его длинной серебристой кольчуге и багровели на испачканном кровью плаще. Иден непроизвольно задержала взгляд на его левом плече, где туника почернела от крови.
Заметив направление ее взгляда, он слегка улыбнулся:
— Всего лишь небольшой порез. Он быстро заживет. А остальная кровь — киприотов.
— Я знаю… я видела, — произнесла она, побуждаемая не совсем понятными мотивами. Она словно хотела добиться некоего равенства с ним — ведь она тоже была частью этой битвы, этой раны.
Но он, конечно, не понял ее и нетерпеливо сдвинул брови.
— Мне удалось бежать из крепости Лимассол, — начала она. То, как его брови сначала нахмурились еще больше, а затем недоверчиво поднялись, вызвало у Иден определенное удовлетворение. Она поспешно пересказала свои приключения, опустив, поскольку это было не его дело, упоминания о домогательствах императора Кипра.
— Кровь Христова, миледи Хоукхест, у вас замечательно неукротимый характер, — сообщил он ей под конец, рассматривая ее так, словно столкнулся с какой-то неведомой доселе формой жизни. — И счастливая способность к выживанию в самых необычных обстоятельствах.
Затем невыносимый рыцарь отвернулся от нее и обратился к явно заинтересованному Спиро. Он заговорил на чистом греческом, и Иден ощутила легкий укол зависти, наблюдая, как глаза мальчика восторженно округлились.
— Я приказал ему не рисковать понапрасну… как вы, без сомнения, хотели посоветовать мне, хотя сами и не следуете этому правилу. — В его голосе не было особой сердечности. Если она надеялась услышать поздравления своей удаче и предприимчивости, то от Тристана де Жарнака их долго пришлось бы дожидаться.
— Способный мальчик, — продолжал он, не замечая ее пылавшего взгляда. — Жаль, что ему выпало стать маленьким любимцем императора. Надеюсь, это не испортило его отношения к жизни.
Он начал, как ему было велено, проводить быстрый осмотр обстановки императорской резиденции. Ричард любил трофеи.
Иден заметила, как Спиро улыбнулся Тристану чересчур льстивой, сладкой улыбкой, и поняла истинный смысл его слов. В памяти всплыли чувственные ласки Исаака, адресованные мальчику. Эта часть человеческих взаимоотношений была до сих пор скрыта от нее. Она знала о существовании любви между мужчиной и мужчиной, более того, знала, что некоторые греческие философы считали это высшей формой любви, но теперь это впервые коснулось ее, пусть косвенно, и оставило темный след в ее сознании.
— Мы должны забрать его отсюда… он может занять место среди слуг короля. Он симпатичный мальчик, а милорд Ричард любит музыку…
Тристан, оценивавший стоимость одной из шкатулок с драгоценностями Исаака, издал короткий смешок.
— Думаю, не стоит. Он станет только… — Он не договорил и улыбнулся: — Но нам, безусловно, следует отправляться. Вас нужно препроводить в Лимассол, где вы найдете крепость в более дружеских руках.
— Принцесса Беренгария и королева Сицилийская… они в безопасности? — Иден стало стыдно, что она не задала этого вопроса раньше.
— В полной безопасности и очень рады оказаться на твердой земле. Думаю, принцессе Беренгарии придется отрастить крылья, если она собирается с нами в Иерусалим, ибо она поклялась никогда больше не ступать на палубу корабля.
— Я почти готова сделать то же самое, — сказала Иден, вспоминая, каким образом она оказалась на Кипре.
Его лицо потемнело.
— Это неудивительно, миледи. Вам пришлось многое пережить. Сомневаюсь, что память об этих событиях быстро сотрется. — Он посмотрел ей прямо в глаза: — Скажите, миледи… за время вашего заточения этот самозваный император не пытался… как-то повредить вам?
Она ответила ему таким же прямым взглядом:
— Наоборот, он хорошо ко мне относился. Он не применял ко мне силу… если вы это хотели знать, сэр рыцарь.
Он энергично кивнул, явно удовлетворенный. Иден не было известно, что со времени их последней встречи Тристан многое узнал о ней, включая мучительное пребывание в руках сэра Хьюго де Малфорса. Принцесса поведала эту историю королю, а Ричард поделился услышанным со своим лучшим командиром одной бессонной ночью близ Родоса между приступами морской болезни — мучительного недуга, которым он страдал так же, как и его возлюбленная невеста. Тристан опечалился при мысли о том, что такая дивная красота досталась волку. Позднее, когда он еще раз переосмысливал этот эпизод, он начал восхищаться девушкой, которая так находчиво обратила несчастье в свою пользу и отправилась на поиски справедливости. Но при этом он не одобрял тех, кто благословил и даже подтолкнул ее на этот шаг и кому следовало бы получше взвешивать степень своей ответственности.
