Аннетт Мотли - Ее крестовый поход
Обмен именами был единственным удачным опытом общения, мальчик, похоже, не понимал немногие известные Иден греческие слова. Зато он мог играть на лире, чтобы развеять ее печаль, что он и сделал. Иден пришлась по душе его игра и тихое пение, отвлекавшие от шумной суеты снаружи, которой сопровождались приготовления Исаака к завтрашней решающей битве с Львиным Сердцем. По этому случаю он направил английскому королю послание, чтобы тот не слишком преувеличивал значимость своей ничтожной победы при высадке.
Спиридон исполнил несколько томных кипрских любовных песен, на что Иден ответила, все более уверенно аккомпанируя себе на лире, несколькими балладами Кретьена де Труа, хорошо известными везде, где побывали крестоносцы. Они приятно, спокойно проводили время. Однако вскоре все кончилось. Остался только страх.
Когда солнце, приобретя тревожный темно-красный оттенок, стало заходить за гребень горы и последние его лучи окрасили кровью стены шатра, внутрь быстро вошел Исаак Комнин. Он выглядел весьма довольным собой, и, похоже, его вполне устраивала зловещая естественная подсветка. Он погладил Спиро сначала по голове, а затем по нежной щеке. Ребенок улыбнулся в ответ столь же эмоционально, как только что исполнял любовные песни. Иден почувствовала вполне понятное отвращение.
— Можешь еще поиграть для нас, Спиро, пока мы будем закусывать, — разрешил император, с улыбкой глядя на свою дважды пойманную пленницу. Она ожидала вспышек гнева и была немало удивлена.
Вереница слуг, черных и белых, появилась с блюдами изысканно приготовленных даров острова. Иден не хотелось есть, но Исаак обнаружил недюжинный аппетит. Он не производил впечатления человека, потерпевшего поражение. Поглядывавшие на Иден поверх кубка глаза влажно блестели. Утолив один голод, он незамедлительно начал испытывать другой. Кроме того, он хотел получить плату за подаренные изумруды. Своим подарком он рассчитывал добиться наконец ее благосклонности. Если бы удалось овладеть Иден до начала битвы, он сражался бы как бешеный волк. Быстро поднявшись и подойдя к ней, он опустился рядом на подушки. Затем сделал знак Спиро подлить еще вина.
Край его лиловой мантии накрыл одежду Иден, блестящие глаза пожирали ее. Иден осторожно поджала под себя ноги и села очень прямо. Итак, час расплаты пробил. Она устало подумала, что хорошо бы сейчас иметь какое-нибудь оружие — скажем, кинжал или острый нож. Она еле пригубливала вино, в то время как Исаак пил много и с удовольствием. Иден с надеждой взглянула на кувшин с вином. Может быть, ее спасение в нем? Исаак поощрительно улыбнулся ей. Она вела себя слишком тихо, он не любил молчаливых женщин.
— Поговорите со мной, леди, — потребовал он. — Расскажите мне о своей холодной северной стране, где, как говорят, люди одеваются в шкуры и ходят босиком, совершая пешком большие переходы подобно пилигримам.
Она решила подчиниться. Возможно, пока они будут разговаривать, он будет поменьше думать о том, как получить желанное удовольствие.
— Не совсем так, ваше высочество, — произнесла она с показной заинтересованностью, — мы действительно носим шкуры, но только это прекрасно выделанные меха. Наша обувь сделана из превосходной кожи, а ездим мы на таких же хороших лошадях, как и ваши.
— Лошади! — Она задела за живое гордость Исаака. — Вы видели моего гнедого? Он великолепен, не правда ли? Его привезли из Франции, хотя на самом деле он арабских кровей. Его назвали Фовель, потому что он был диким и неукротимым. Мне нравилось это. Гораздо приятнее подчинить себе лошадь, которая поначалу бросает тебе вызов… — Он продолжил свою мысль, однако по глазам было ясно, на что он намекает. Он предупреждал ее, но делал это с юмором и, слава Богу, не был слишком развязен.
Она наполнила его опустевший кубок; он выпил, привычно смакуя, принюхиваясь к терпкому фруктовому запаху вина, которое попало к нему из Франции тем же путем, что и Фовель.
Император пододвинулся ближе и провозгласил тост.
— За вашу несравненную красоту, — объявил он, осушая свой кубок.
При других обстоятельствах утонченная любезность императора могла бы немного развлечь Иден.
— Выпейте, миледи, вам надо подкрепиться. — Он вновь наполнил свой кубок и протянул ей другой. Иден взяла предложенный бокал, лихорадочно пытаясь сообразить, как можно сдержать растущее в нем и отчетливо читаемое любострастие. Она успела лишь один раз пригубить вино из серебряного кубка, затем он вылетел из ее руки. Император навалился на нее. Его полные губы устремились к ее устам, горячие руки жадно обследовали местонахождение подаренных им изумрудов. Она словно со стороны наблюдала, как темно-красное вино впитывается в роскошный ковер… подобно крови, уходившей в песок. Голова ее кружилась, все плыло перед глазами. И невозможно было понять, радоваться или огорчаться тому, что сознание вот-вот покинет ее.
Исаак только начал ее раздевать, как вдруг заметил некую вялость.
— Леди! — Он грубо встряхнул ее.
Мир завертелся, пронизанный последними солнечными лучами шатер превратился в преисподнюю, в чудовищную утробу, во внутренность некоего экзотического фрукта из плоти и крови. Иден застонала.
Император мягко уложил ее на подушки.
— В тебе есть отвага, леди. Твоя попытка бежать была смелым предприятием. Но не стоит слишком горевать из-за неудачи. — К этому моменту он все уже взвесил. Конечно, она была прелестна, но Исаак слишком хорошо знал себя и не сомневался, что в дальнейшем не сможет удовлетворяться ее обществом.
— Возможно, — начал он, дразня ложными надеждами, — возможно, после следующего сражения… последнего сражения… я предложу тебя и остальных в качестве выкупа.
Волна надежды поднялась в ней, такая мощная, что Иден чуть не потеряла сознание. Исаак заметил перемену в ее лице.
Он наклонился над ней, тело его трепетало от желания. Он тесно прижался к ней. Под его весом они глубоко погрузились в мягкие подушки. Страх покинул ее. Он не убьет ее и не причинит ей боли. Она не могла помешать ему сделать то, что он хочет, но она не обязана как-то отвечать ему. Он был ей отвратителен, его грязная плоть, его чувственность, слюнявый рот, толстые и нетерпеливые пальцы, — но Исаак не был Хьюго де Малфорсом. Он не желал ее уничтожения, порабощения ее души и тела. Она могла и должна была вытерпеть это.
Она превратилась в куклу, в бесчувственное существо, тело ее стало складом ненужных вещей. Она постаралась закрыть доступ в свое сознание его интимным ласкам. Ей казалось, что в каждый следующий миг она попытается вскочить, закричать или ее стошнит от отвращения, но ничего подобного не происходило. Она лежала как труп… пусть он получает удовольствие, если сможет.
