Альбер Бланкэ - Война амазонок
– Ну, вот еще! От Нового моста до рынка недалеко, Маргарита всегда успеет вернуться, чуть каша заварится.
Родители ушли. Маргарита, приодевшись, пошла с сестрой на Новый мост.
Миловидность и веселость малютки-сестры, ее простодушные расспросы и восторги при виде разнообразных увеселений Парижа произвели благодатное влияние на Маргариту, и, когда они дошли до балагана Мондора, Маргарита без отвращения вмешалась в толпу.
В это время Гондрен, следивший за ними с улицы Потри, проскользнул под навес, служивший кулисами в театре Табарена, и отвел в сторону помощника Мондора, смышленого шарлатана, который только на подмостках умел выставляться смешным и дуралеем.
– Слушай, – сказал ему Гондрен, – ты знаешь, кто я? Известно тебе, что по одному моему слову тебя сошлют на вечную каторгу на галеры? Ты должен сослужить мне хорошую службу.
– Что прикажете, господин Гондрен? – спросил фигляр, сознававший свое нравственное увечье.
– У тебя вчера был большой успех, потому что осмелился оскорблять кардинала Мазарини в публичном месте и во время мира. Слушай же хорошенько, господин Тиртен, теперь ты должен делать совсем противное.
– В таком случае чернь накинет мне петлю на шею.
– Не бойся: вчера мои друзья тебя поддерживали, сегодня те же друзья выручат тебя. Делай только, как я тебе прикажу.
– Но как же быть?…
– Жить или не жить – понимаешь ли? – вот в чем вопрос. Господин Гонди позволил тебе оставаться в Париже, но он покинет тебя, если ты перестанешь слушаться.
– А все же и вы должны выслушать меня, господин Гондрен.
– Посмотрим, говори короче.
– Вчера я имел успех, и Мондор так был доволен мною, что обещал половину сбора, если успех не покинет меня на этой неделе.
– Ну, так что же?
– А то, что я пропал, если я сделаюсь мазаринистом. Прощай успех, прощай и мои денежки!
– Уж это твое дело.
– Но как же мне быть?…
– У меня одно слово – подумай и выбирай.
Гондрен проворно ускользнул, несчастный паяц напрасно старался удержать его – он уже исчез в толпе. Бедному паяцу предстоял безвыходный выбор: или возбудить против себя народную ярость, или подвергнуться еще страшнейшей ярости коадъютора. Обескураженный, в отчаянии он упал на барабан, который приготовлялся надеть на себя, и, схватившись за голову обеими руками, задавал себе вопросы, как бы все это уладить – с одной стороны, удовлетворить Гондрена и Гонди, с другой – не раздражать почтеннейшую публику?
Вдруг он почувствовал, что кто-то прикоснулся к его плечу. Он оглянулся и увидел молодого человека, который смотрел на него сурово и повелительно.
– Я понимаю, приятель, как затруднительно твое положение, – сказал неожиданный посетитель, в котором мы узнаем Ренэ Мансо.
– Вы слышали! – воскликнул Тиртен в ужасе, предполагая в нем нового врага и обличителя его бывших шалостей.
– Все слышал, но успокойся, я не принадлежу к числу тех, которые употребляют во зло несчастные обстоятельства добрых людей. Я стоял за холстом, чтобы поближе любоваться проделками Мондора, и нечаянно подслушал предложение, какое тебе было сделано.
– Ну, государь мой, что скрывать-то, по чистой совести говорю: я и не знаю, что мне делать! – сказал паяц.
– А вот что, хочешь я за тебя выйду?
– Как это?
– Надень на меня свой парик, платье, подрумянь и подбели так, чтобы добрые люди меня не узнали, и я за тебя разыграю роль, которую навязал тебе Гондрен.
– И вы это точно сделаете?
– Ведь я сам предлагаю это.
– А как же Мондор?
– Ему-то что?
– Он не знает вас и откажет.
– Только наряди меня, а я уж улажу дело. Как Мондор станет вызывать тебя, я выскочу и так удивлю его, что ему некогда будет отказывать.
Избавиться от страшной ответственности – это было на руку Тиртену. Не теряя минуты, он принялся за туалет неожиданного двойника, и через несколько минут Ренэ нельзя было узнать; мало того, он стал совсем похож на своего предшественника.
– Погодите-ка, чтобы не вышло беды, – вдруг сказал Тиртен.
– Что с тобой?
– Государь мой, вид-то у вас такой плутовской; ну, как у вас злой умысел отобрать у меня теплое местечко, мне нос приклеить?
– Ну что же, сам пой, если не боишься, что за песню против фрондеров чернь заставит тебя поплясать на виселице.
– Как же мне не бояться-то? Сам посуди.
– А я мазаринист по убеждению и рад хоть раз в жизни душу отвести, публично насмеявшись над бунтовщиками.
– Так и в добрый час! – подтвердил паяц, продолжая наряжать Ренэ.
Едва успел он кончить, как раздались оглушительные крики.
– Табарен! Табарен! – заорала толпа, не привыкшая еще к имени Тиртена.
– Тебя зовут, ступай же, товарищ! – сказал паяц.
Ренэ одним прыжком вскочил на лестницу, как бомба вылетел на подмостки и, ошеломленный, очутился перед тысячами глаз. Публика встретила вчерашнего любимца оглушительными рукоплесканиями.
– Что это значит? – воскликнул Мондор, не узнав помощника, и бросил от удивления свои пузырьки. – Что я вижу? Тиртена у меня подменили!
Ренэ, сделавшись предметом веселого внимания публики, как вкопанный стоял на подмостках.
Старик Мондор подошел к нему нос к носу и стал рассматривать его с таким комическим, но натуральным любопытством, что народ заливался громким смехом, воображая, что вся эта сцена заранее подготовлена.
– Тиртен, бедный мой друг и сотрудник, какие злые духи изменили тебя до такой крайности? Ты ли это?
– Это я, хозяин, – отвечал тот жалобно.
– Странная вещь! Непонятная вещь! Клянусь честью хирурга. Как же это? Давеча утром я оставил у себя этого человека с носом вроде трубы, как и подобает быть служителю такого хозяина, как моя особа, а теперь явился он передо мной с носом длинным-предлинным – чуть не с аршин!
– Хозяин, а хозяин, – заговорил под влиянием необыкновенного положения Ренэ настоящим паяцем, – как же не вытянуться моему носу? Сам суди, ведь я истый парижанин, а у какого парижанина не надорвется нос, когда он видит, как все дела у нас идут шиворот-навыворот? Поневоле нос тебе наклеят!
– Это что значит? Ах ты плутишка, интриган! Не вздумал ли и ты сунуться носом в таинственные нити политики?
– Ну как же не попытаться, хозяин, хоть раз-то в жизни? Если сам пороху не выдумаешь, так у других научишься. Вот и я волей-неволей подслушал славные куплетики насчет господ Гонди и Бофора – объедение, да и только.
– Насчет отца народа и короля рынков! – воскликнул Мондор, с почтительною поспешностью снимая шляпу.
– Да здравствует наш Гонди! – заорал в толпе какой-то бешеный фрондер.
– Пошли Господь много лет здравствовать герцогу Бофору! – подхватил другой, махая шляпой.
