Марта Киркланд - Рубиновое ожерелье
Тернер закашлял, затем похлопал жену по плечу, явно огорченный таким проявлением эмоций.
— Успокойся, Фанни. Нас еще никто не выгоняет.
Они впятером сидели за столом на кухне, пили свежезаваренный кофе, забыв о своих страхах, по крайней мере, на время.
Эмелайн пила крепкий кофе и чувствовала себя значительно лучше.
— Мы все хотели друг другу кое-что сказать и все ждали удобного момента. В данный момент нам надо решить, что делать.
— А может, нам это просто забыть, ваша светлость?
Эмелайн покачала головой.
— Боюсь, что нет, миссис Тернер. Во-первых, потому, что миссис Пратт сильно пострадала и, вероятно, захочет внести жалобу. Но даже если и нет, то кто поручится, что Брофтон не ворвется сюда и в третий раз? Вы сказали, что он угрожал вам пистолетом и заставил залезть в шкаф. А что, если Брофтон приведет целую банду головорезов, тоже с пистолетами? В следующий раз одним только синяком на голове дело не обойдется.
— Может, Брофтон уже взял то, что хотел? — предположила Ханна.
— Если я все правильно понимаю, — сказала Эмелайн, — то еще не взял.
Она прикоснулась к своему ожерелью, провела пальцами по золотому плетению и по темно-красным камням. Потом она взглянула на дворецкого.
— Что вы думаете по этому поводу, Тернер? — спросила Эмелайн.
— Это все из-за его братца! — воскликнула экономка.
Она испуганно смотрела на ожерелье, глаза были расширены от страха, как будто это было не ожерелье, а смертельно опасная змея.
— Сэмюэл всегда был такой, — сказала миссис Тернер. — Мой Джордж ничего не знал, пока все дело уже не закончилось.
— Я в этом не сомневаюсь, — заверила ее Эмелайн. — Однако если Брофтону действительно нужно мое ожерелье, то, как видите, он его еще не получил. А значит, он еще вернется.
Тернер закрыл лицо руками и скорбно опустил плечи.
— Он еще вернется, миледи! — сказал дворецкий. — Клянусь жизнью, он еще вернется.
— Да, вы могли бы и поклясться, — ответила Эмелайн.
Он взглянул на нее, будто видел в первый раз. А потом произнес:
— Вы должны понять моего брата. Он, конечно, всегда был непоседа. Часто шалил. Но все это было так, просто мальчишество, до того как он познакомился с Брофтоном. Именно Брофтон уговорил его помочь ему ограбить мистера Эдгара Уиткомба.
Тернер даже слегка наклонился вперед, будто желая подчеркнуть значение своих слов.
— Брофтон очень злой человек, он устроен не так, как другие люди. И он во всем винит Сэмюэла, и знаете за что? За то, что Сэмюэл держал в руках ожерелье в момент выстрела. Брофтон уже считал эти рубины своей собственностью! А Сэмюэл их вроде как потерял, и теперь мы — я и Фанни — должны Брофтону. Он думает, что ожерелье принадлежит ему просто потому, что он решил его украсть, и полагает, что имеет право забрать то, что ему принадлежит.
Эмелайн вздрогнула при мысли, что ее преследует такой человек, как Брофтон, и хотела даже сорвать с шеи рубиновое ожерелье и швырнуть его на пол, чтобы там его и мог найти лакей. Но, конечно, она знала, что это ей не поможет. Как только Брофтон обнаружит, что это лишь стразы, он придет снова, еще более злой, и, возможно, захочет отомстить тем, кто живет в этом доме.
— Мы не можем просто игнорировать его угрозу, — сказала она.
— Нет, не можем, миледи, — согласился Тернер. — Теперь надо очень внимательно следить за домом. Но я даже не знаю, что еще надо сделать.
Эмелайн знала точно, что надо сделать ей. И у нее не было на этот счет никаких сомнений. Она знала, что — или, точнее, кто — может вернуть ей снова чувство спокойствия.
— Я пошлю записку на Кавендиш-сквер, — сказала она. — Лорд Сеймур наверняка знает, что надо делать.
А Лайам, в полном неведении относительно той драмы, что разыгралась на Гросвенор-сквер, вернулся к себе домой на Кавендиш, где все было готово к его отъезду в Суррей утром следующего дня.
Это была важная поездка. Лайам должен был лично представить свой план строительства для благотворительного общества… Хотя, если честно сказать, Лайам очень не хотел уезжать из Лондона в такой момент.
— Помочь вам раздеться, майор? — спросил Феликс Харви, поставив кувшин горячей воды на мраморную крышку умывальника.
Ординарец явно с любопытством ожидал услышать от Лайама последние новости.
— Нет, — ответил Лайам. — Ложись спать. Завтра будет хлопотный день.
Но слуга не дал так просто от себя отделаться. Он оглянулся, будто что-то еще здесь забыл.
— Ну, а как прошел вечер, сэр? — спросил Харви. — Мисс понравился ее первый ночной выход в город?
— Кажется, да.
— И что теперь ее светлость? — У Харви был такой легкий и беззаботный тон. — Она получила все то, о чем мечтала?
«Чтоб ты провалился!» — подумал Лайам. Он прекрасно слышал иронию в голосе ординарца, хотя не собирался поддаваться на его уловку.
— Леди Сеймур была под большим впечатлением от фейерверка.
— О, конечно! — сказал слуга, явно не смущенный прохладным тоном хозяина. — Это впечатляющее зрелище, да! Ничего удивительного, что все от него в восторге. Особенно честная, скромная, хорошо воспитанная леди, как ее светлость, которая провела все детство в деревне со своим уважаемым отцом, воспитавшим ее как надо, так что у нее в голове нет мыслей мчаться каждый год в большой город на поиски разных всем известных развлечений…
Слуга замолчал, чтобы перевести дыхание и дать возможность ответить на его комментарии. Когда никаких замечаний не последовало, он продолжал:
— Если бы все огни фейерверка могли говорить, они бы сказали, как хороша леди Сеймур! Она лучше всех этих огней. Она будет хорошей помощницей для джентльмена, который собирается жить в деревне. Вот что сказали бы эти огни. — И он помолчал, чтобы его слова дошли как следует. — Вы согласны, майор?
Чувствуя себя маленькой букашкой, которую разглядывают через большое увеличительное стекло, Лайам отвернулся от чересчур проницательных серых глаз своего ординарца.
— Пожалуй, хватит уже на сегодня, Харви, — сказал Лайам. — Мне надо будет вставать в шесть часов. Ступай.
— Так точно, сэр.
Феликс Харви поклонился и вышел из комнаты, но до этого еще раз окинул хозяина внимательным, изучающим взглядом.
Когда дверь наконец закрылась за слугой, Лайам едва удержался от желания запустить в нее одной из своих сшитых на заказ кожаных вечерних туфель.
«Хорошая помощница»! Вот уж действительно!
Почему слуги всегда думают, будто знают, что случилось или что думает тот или иной человек по конкретному поводу — даже еще до того, как этот человек, для которого это весьма серьезное дело, пришел хоть к какому-либо умозаключению?
