Аманда Маккейб - Зимняя королева
— Мой папа сказал, что когда-нибудь я найду свое собственное место, то, которое предназначено именно для меня.
— Ты это нашла при дворе? Розамунда рассмеялась:
— Нет, не при дворе. Я не такая хитрая, чтобы продержаться здесь долго. Но я думаю, что где-то близко… А вы, Энтон?
Он плотнее прижал ее к себе:
— Я думаю, что тоже должен быть близко. Сани обогнули поворот замерзшей реки, поднялись на берег, и перед ними открылась фантастическая картина: ровное пространство берегов было очищено, и на нем сооружены высокие зеленые и белые шатры, внешняя — входная — сторона которых была открыта. На шестах развевались королевские стяги, трепетали блестящие ленты — зеленые, белые, красные — с вышитыми на них золотом розами Тюдоров. Костры полыхали оранжевым пламенем, и от них расплывались волны тепла, которые чувствовались даже на таком расстоянии.
— Снежный банкет! — обрадовано воскликнула Розамунда. — Как замечательно! Оказываете и вы правы.
— Знаю, я всегда прав, — ответил он, хитри улыбнувшись. — Но в чем я прав сейчас?
— Что сегодняшний день не для грусти. Рождество все-таки, и мы должны веселиться.
— О! Уверен, это я смогу!
Он быстро наклонился и поцеловал ее, пока никто не видел; губы его были теплыми и нежными. Розамунда хотела обнять его, прижаться к нему. Но он вдруг спрыгнул с саней, залез рукой под сиденье и вытащил полотняную сумку.
— У меня есть подарок для тебя в честь праздника.
— Подарок?! — вскрикнула от удовольствия Розамунда. — Какой?!
— Открой, посмотри, — улыбнулся он.
Она подтянула сумку к себе, гадая, что бы это могло быть. Украшения? Шелк? Книги? Но из сумки выпала пара новых сверкающих коньков! Как у Энтона, только миниатюрные.
— Коньки?! — восторженно выдохнула она, поднимая их к свету.
— Специально для тебя, моя дорогая. Оказалось, совсем непросто найти в Лондоне кузнеца, который мог бы сделать их.
Розамунда бережно держала коньки, поглаживая их:
— Какие красивые! Спасибо, Энтон.
— Скоро ты будешь настоящей шведкой!
Она рассмеялась и с сожалением в голосе проговорила:
— А у меня для тебя подарка… нет.
— Как бы не так! — прошептал он, нежно улыбнувшись. — Этой ночью ты сделала мне восхитительный подарок!
Щеки Розамунды запылали. А Энтон поцеловал ее снова, взял у нее коньки и опять засунул их под сиденье. Потом он поднял ее, поставил на землю и отвел на предназначенное ей место в шатре. Здесь они разошлись; он сел со шведами, а она — за стол с фрейлинами, чуть ниже королевского.
— У тебя щеки прямо горят, — прошептала Анна.
— Правда? Должно быть, от холодного ветра, — ответила Розамунда, беря кубок с вином, чтобы удержаться от глупого хихиканья.
— Ну, конечно же, ветер-то зимний! — хитро улыбнулась Анна. — Нам тебя теперь надо звать «Розочка»!
— А что у тебя? Ты, кажется, уладила свои ссоры с лордом Лэнгли, что бы там ни было?
Анна пожала плечами:
— Я бы не сказала, что уладила. Но если он совершит что-нибудь добродетельное….
Розамунде не терпелось спросить, что на самом деле происходит между Анной и лордом Лэнгли. Она страстно хотела видеть свою подругу такой же счастливой, какой счастливой была она сама. Но ей показалось, что Анна не расположена к откровениям, поэтому она сосредоточилась на еде, разглядывая драпировки вокруг шатра, — они сдерживали ветер с улицы.
Энтон шел вдоль берега замерзшей реки, прислушиваясь к гомону голосов и музыке, доносящейся из шатра за его спиной.
Холодный ветер очищал голову от вина, но не от того, от чего он хотел бы сейчас избавиться: от воспоминания о больших голубых глазах Розамунды, смотрящих на него, когда они летели надо льдом, от ее улыбки, такой свежей… Ее свежесть притягивала его куда больше, чем искусный флирт. Она притягивала его все сильней и сильней, пока не превратилась в единственную женщину, о ком он мог думать и о ком заботиться, что было опасным для них обоих.
«Энтон, дорогой мой, — вдруг, будто шепот ветра, услышал он в своем сознании голос матери. — Ты такой верный долгу, такой честолюбивый… Но я умоляю, не позволяй голове постоянно управлять твоим сердцем. Не позволь ускользнуть от тебя тому, что для тебя действительно важно. Я ни о чем в своей жизни не жалею, что бы я ни сделала, потому что следовала за своим сердцем».
Он не понял ее тогда, когда она лежала на смертном одре. Что может быть важнее долга? Важнее зашиты чести своего имени? Его мать пошла за своей любовью, и это сделало ее несчастной. Но теперь, когда он слышал смех Розамунды, когда она смотрела на него огромными ясными голубыми глазами, он осознал, что мать имела в виду. Зов сердца может быть столь же сильным, как и доводы разума, и даже много сильней! Позволит ли он себе услышать их? И говорят ли они о том, что действительно важно для него в его жизни?
Энтон потряс головой. Он не был уверен, что понимал все. Он обернулся взглянуть на шатер: Розамунда стояла у выхода, потирая от холода руки и оглядывая незащищенную от ветра местность. Она увидела его и улыбнулась, и будто летнее солнце пробилось через серый холод зимы. Она помахала ему, зовя вернуться на празднество. Энтон еще раз обежал взглядом замерзшую реку и направился к ней. Несомненно, тот звук, который он услышал в себе, шел из его сердца, когда оно распахнулось, чтобы позволить ей заглянуть в него, перед тем, как запахнуться опять…
Глава 11
День кабана, 30 декабря
Собравшиеся в Грейтхолле зааплодировали, когда внесли серебряное блюдо с зажаренным кабаном, — слуги держали его на вытянутых руках высоко над головой. Кабан был крупный, украшен гирляндами трав и обложен цукатами! В огромной пасти — целое яблоко! Его поднесли к королеве, которая сидела на возвышении, а потом обнесли по залу. Затем наступил черед других яств: разного жареного мяса, включая оленину и каплуна, добытых на королевской охоте; пирогов с бульоном, тушеного мяса и даже рыбных блюд, тщательно приготовленных с пряностями и соусом, — изысканнейшее угощение — река-то подо льдом! На многоярусных горках — изобилие сладостей: золотистые имбирные пряники; кексы с воткнутыми в них засахаренными цветочками; любимые королевой фруктовые леденцы на длинных палочках. В центре всего этого сладкого царства — искусно воспроизведенный сам Уайтхолл с кирпичными домами и карнизами окон и даже сине-голубой сахарной в волнах рекой, по которой плыли крошечные суда, баржи и баркасы. Розамунда весело хлопала в ладоши вместе с другими, когда королевские шуты кувыркались, спотыкались и падали между столами. Это было еще одно, льющееся через край щедростью, роскошью и красотой, прекрасными винами, беспечным флиртом и безудержной радостью проявление Рождества. Но за всем этим громким весельем чувствовалось острое напряжение, притаившийся мрак и безрассудное отчаяние. При дворе всегда были те, кто прятал свой кинжал, поджидая излишне доверчивого, неосмотрительного, чтобы напасть и погубить. Розамунда оглянулась через плечо, разыскивая в толпе Энтона. Он сидел со своими шведскими друзьями, наблюдя за происходящим спокойными, но все-таки настороженными глазами.
