Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа
Капитан стражи прохаживался туда-сюда, рассматривая женщин, выстроившихся перед ним в шеренгу. Он останавливался перед самыми молоденькими, и его маленькие свиные глазки загорались огнем. Наконец повелительным жестом он указал на Анжелику.
Один из стражников, понимающе гогоча, вытолкнул женщину из строя.
— Давайте, уводите прочь всю эту шваль, — приказал офицер. — И задайте им горячих! Сколько их тут у нас?
— Приблизительно двадцать, месье.
— Сейчас четыре часа пополудни. Вы должны закончить до захода солнца.
— Будет сделано, месье.
Стражники принялись выводить женщин. Во дворе Анжелика заметила тележку, наполненную крепкими прутьями, эта тележка должна была следовать вслед за процессией несчастных вплоть до места, отведенного для публичных наказаний около церкви Сен-Дени-де-ля-Шатр. Дверь снова закрылась. Оставшись наедине с офицером стражи, Анжелика удивленно и с беспокойством взглянула на него. Почему она не разделила судьбу своих сокамерниц? Неужели ее снова отправят в тюрьму?
Зал с низкими сводчатыми потолками и влажными стенами казался ледяным. Хотя снаружи еще царил день, здесь господствовала темнота и приходилось зажигать факелы. Дрожащая Анжелика, скрестив руки на груди, сжала ладонями плечи, не столько чтобы защититься от холода, сколько для того, чтобы спрятать обнаженную грудь от тяжелого взгляда Людоеда.
Топоча сапожищами, он подошел к ней и кашлянул.
— Ну что, моя козочка, ты действительно хочешь, чтобы с твоей красивой белой спинки содрали кожу?
Молодая женщина промолчала, поэтому капитан продолжил:
— Отвечай! Тебе правда этого хочется?
Само собой, Анжелика не хотела этого, но не могла вымолвить ни слова. Она лишь отрицательно покачала головой.
— Итак, в наших силах уладить эту маленькую неприятность, — снова слащавым тоном заговорил офицер. — Было бы жалко потрепать такую хорошенькую курочку. Может, мы с тобой договоримся?
Он тронул пальцем подбородок Анжелики, поднимая ей голову, и с восхищением присвистнул.
— Черт возьми! Какие красивые глазки! Наверное, твоя мать пила абсент, пока ждала тебя! Давай-ка, улыбнись мне.
Как бы невзначай его крупные пальцы погладили нежную шею, скользнули по округлому плечу.
Анжелика отпрянула, не сумев сдержать дрожь отвращения. Людоед засмеялся, отчего его огромный живот затрясся. Пленница не сводила с капитана пронзительно зеленых глаз. В конце концов именно офицер, всей тушей нависавший над пленницей, первым почувствовал некоторое смущение.
— Ну что, договорились? — усмехнулся он. — Ты пойдешь ко мне, а потом присоединишься к партии заключенных. Зато и стражники тебя не тронут, и порки не будет… Ты довольна, да, моя цыпонька?
Здоровяк разразился игривым смехом. Сделав решительный шаг, он привлек к себе Анжелику и стал покрывать ее лицо звонкими, жадными поцелуями.
Прикосновение этих мокрых губ, пахнущих табаком и красным вином, вызвало у нее отвращение. Она начала извиваться, как угорь, чтобы выскользнуть из его объятий. Портупея и позументы униформы капитана царапали ей грудь.
Наконец, женщине удалось вырваться, и она поспешила кое-как прикрыться разорванной кофтой.
— Ты чего? — протянул изумленный гигант. — Что на тебя нашло? Ты разве не поняла? Я хочу избавить тебя от наказания.
— Благодарю вас, — твердым голосом произнесла Анжелика. — Но я предпочитаю порку.
У Людоеда отвисла челюсть, кончики его усов задрожали, а сам он побагровел, как будто шнур воротника сдавил ему шею.
— Что… Что ты сказала?..
— Я предпочитаю кнут, — повторила Анжелика. — Господин парижский прево вынес мне приговор. Я не должна скрываться от правосудия.
И она решительно направилась к двери. Одним прыжком мужчина настиг ее и схватил за шею.
«О Боже! — подумала Анжелика. — Никогда в жизни больше не схвачу курицу за шею. Какой ужас!»
Капитан внимательно разглядывал пленницу.
— Ты, девка, какая-то странная, — произнес Людоед, чуть задыхаясь. — После того что ты сказала, я мог бы отлупить тебя и бросить умирать на каменном полу. Но мне не хочется портить твою шкуру. Ты красива, хорошо сложена. Чем больше я на тебя смотрю, тем сильнее хочу тебя. Было бы слишком глупо не договориться. Я могу оказать тебе услугу. Послушай, не делай глупостей. Будь со мной понежнее, и, когда ты присоединишься к другим — кто знает, — может, охранник, который тебя поведет, посмотрит в другую сторону…
Анжелика мгновенно представила, как она освобождается. Маленькие лица Флоримона и Кантора плясали у нее перед глазами.
Блуждающим взором она смотрела на грубое, красное лицо, склонившееся над ней. Она готова была согласиться, но тело взбунтовалось. Нет, это невозможно! Она не сможет! Ведь из Общественного госпиталя можно убежать… и даже по дороге, когда их будут вести, она могла бы попробовать…
— Я предпочитаю Общественный госпиталь! — вне себя закричала она. — Я предпочитаю…
Остаток фразы потонул в разразившейся буре. На потрясенную, не смевшую даже дышать женщину обрушился целый шквал отборнейшей брани. Дверь распахнулась настежь, впустив в зал солнечный свет, и Анжелика была вышвырнута вон со скоростью летящей пули.
— Пускай с этой шлюхи всю шкуру спустят!
С жутким грохотом дверь снова захлопнулась.
Анжелика упала перед группой солдат гражданской стражи, которые только что заступили в ночную вахту. В большинстве своем это были ремесленники и мирные торговцы, которые совершенно равнодушно относились к обязанностям, возложенным на них городскими цехами для безопасности столицы. Они являли собой яркий пример «сидячей» и «спящей» стражи.
Мужчины только-только раскурили трубки и достали игральные карты, как вдруг у них под ногами оказалась полуголая девица. Капитан настолько неотчетливо проорал свой приказ, что никто из них ничего не понял.
— Ну вот, еще одну наш мужественный капитан использовал по назначению, — заметил один из стражников. — Что-то не похоже, чтобы любовь сделала его нежным.
— И все равно ему везет. Он никогда не проводит ночи в одиночестве.
— Еще бы! Отбирает девиц из очередной партии заключенных и заставляет их выбирать между тюрьмой и его постелью.
— Если бы только парижский прево узнал про это, он бы пятки ему поджарил!
Анжелика поднялась, чуть живая от страха. Стражники смотрели на нее совершенно равнодушно. Они набивали свои трубки и тасовали карты.
Робкими шагами Маркиза Ангелов направилась к порогу караульного помещения. Ее никто не остановил.
