Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа
И тогда ярмарка Сен-Жермен ВЗОРВАЛАСЬ.
* * *Около полуночи Анжелика и еще десяток девиц и женщин, две из которых принадлежали к банде Весельчака, были брошены в одну из нижних камер тюрьмы Шатле. Тяжелая дверь захлопнулась, но Анжелике казалось, что она по-прежнему слышит вопли обезумевшей толпы, крики нищих и бандитов, столкнувшихся с не знающим пощады оружием стражников и полицейских, которые сажали арестованных в телеги и увозили с ярмарки Сен-Жермен в общественные тюрьмы.
— Уж попали так попали, — сказала одна девица. — Вот она, моя удача! Стоило пойти прогуляться в другой район из своего Глатиньи, как меня тут же сцапали. С них станется отправить меня на дыбу за то, что я вышла из своего квартала публичных домов.
— А дыба — это очень больно? — спросила девочка-подросток.
— Ох! Господи помилуй, у меня до сих пор все вены и жилы растянуты, как тесто. Когда мучители вздернули меня на дыбу, я кричала: «Добрый Иисус, Дева Мария, сжальтесь надо мной!»
— А мне, — подхватила другая женщина, — палач засунул в глотку полый рог и влил через него в мой живот не меньше шести чайников холодной воды. Если бы хоть это было вино! Мне казалось, что я лопну, как свиной пузырь. А потом они отволокли меня в кухню Шатле, прямо к жаркому огню, чтобы меня вырвало.
Во мраке зловонной темницы Анжелика слушала эти голоса, но не могла сосредоточиться на рассказах. Мысль о том, что ее тоже подвергнут пытке, как это обязательно случалось с каждым обвиняемым на предварительном допросе, пока не занимала ее разум. Маркизу Ангелов волновало лишь одно: «Мои малыши… что будет с ними?.. Кто о них позаботится? Вдруг их забудут в башне? И их съедят крысы…»
И несмотря на то что в камере царил леденящий влажный холод, на висках Анжелики выступили капельки пота.
Присев на корточки на груду гнилой соломы, молодая женщина оперлась о стену и, обхватив руками колени, старалась унять дрожь и найти доводы, которые помогли бы ей успокоиться.
«Конечно, всегда найдется какая-нибудь женщина, которая позаботится о них. Безусловно, все они неряхи и все крайне бестолковы, но, в конце концов, они же кормят собственных детей… Значит, покормят и моих. Впрочем, если Полька там, то можно не беспокоиться… И Николя, он присмотрит за малышами…»
Но вдруг Николя тоже арестован? Анжелика заново пережила ту панику, что охватила ее, когда она металась от проулка к проулку, пытаясь вырваться из кровавой каши, вновь и вновь натыкаясь на заградительные отряды стражников и сержантов.
Все выходы с ярмарки и из предместья оказались перекрыты, можно было подумать, что число полицейских и стражников возросло втрое.
Анжелика пыталась вспомнить, не ушла ли Полька с ярмарки до начала схватки. В последний раз, когда Маркиза Ангелов видела подругу, бесстыдница волокла какого-то молодого провинциала, одновременно напуганного и восхищенного, к берегам Сены. Но они могли зайти в одну из многочисленных лавок, могли пройтись по ярмарке, выпить в кабачке…
Анжелика собрала всю свою волю и сумела убедить себя, что Полька не арестована, и эта мысль немного успокоила молодую мать. Где-то в глубине ее сознания, охваченного страхом, зарождалась страстная мольба, и ее губы машинально шептали обрывки забытых молитв: «Смилуйся над ними! Защити их, Пресвятая Дева Мария… Я клянусь, — повторяла Анжелика, — если мои дети будут спасены, я вырвусь из этого грязного болота… Я убегу от этой банды преступников и воров. Я попытаюсь зарабатывать на жизнь собственными руками…»
Молодая женщина вспомнила о цветочнице и принялась строить планы. Оставшиеся до рассвета часы не показались ей такими мучительно долгими.
Утром раздался оглушительный лязг замков, скрип ключей, и дверь открылась. На стенах камеры заплясали блики света от факела, который держал в руках стражник. Дневной свет, лившийся сквозь маленькое зарешеченное окошко, прорубленное в стене толщиной в два туаза, почти не освещал темницу.
— Так, ребята, вот и маркизы! — радостно воскликнул стражник. — Ну-ка, подойдите поближе. Да, жатва будет отменная.
В камеру вошли еще три охранника, закрепив факел в кольце на стене.
— Давайте-ка, милочки, будьте умницами, договорились?
И один из мужчин вытащил из-под куртки большие ножницы.
— Снимай чепец, — приказал он ближайшей женщине. — Фу! Какие седые волосы. За них мы получим всего несколько су. Я знаю одного цирюльника, живущего рядом с площадью Сен-Мишель, он делает дешевые парики для старых клерков.
Солдат срезал седую шевелюру женщины, перевязал ее веревкой и бросил в корзину. Его товарищи внимательно изучали головы других арестанток.
— Со мной даже не трудитесь, — сказала одна из узниц. — Вы меня недавно стригли.
— Надо же, правда, — согласился жизнерадостный стражник. — Я ее узнал, маленькую шлюшку. Хе-хе! Как я вижу, вам нравится наш постоялый двор!
И тут один из солдат подошел к Анжелике. Она почувствовала, как грубая рука ощупала ее волосы.
— Эй! Друзья, — позвал он напарников, — у нас подарочек. Ну-ка, подтащите ее к факелу, посмотрим повнимательнее.
Солдаты стащили с Анжелики чепец, и теплый мерцающий свет озарил волну роскошных волос, отливающих медом. Раздался восхищенный свист.
— Великолепно! Конечно, они не совсем белокурые, но у них отличный оттенок. Мы сможем продать эти волосы господину Бине с улицы Сен-Оноре. Он никогда не спорит о цене, но всегда спорит насчет качества: «Заберите обратно вашу паклю с паразитами», — вот что он мне говорит каждый раз, когда я приношу ему волосы заключенных. «Я не делаю парики из волос, уже поеденных червями!» Но тут уж он не станет задирать нос.
Анжелика поднесла руки к голове. Они не могут остричь ее волосы. Это просто невозможно!
— Нет, нет, не делайте этого! — взмолилась бедняжка.
Но сильные руки отбросили ее кулачки.
— Давай-давай, моя красавица, если хотела сохранить шевелюру, не стоило попадать в Шатле. Ну пойми, нам тоже нужно немного подзаработать.
И, ловко орудуя ножницами, под их громкое металлическое лязганье солдат срезал рыжевато-золотистые пряди, которые еще совсем недавно с таким благоговением расчесывала Барба.
Когда солдаты вышли, Анжелика провела дрожащей рукой по своему лишенному волос затылку. Ей показалось, что голова стала слишком маленькой и слишком легкой.
— Не плачь, — сказала одна из женщин. — Они отрастут. Если только ты больше не дашь себя остричь. Потому что эти стражники — знатные жнецы. Заруби себе на носу: волосы в Париже стоят дорого, ведь все щеголи мечтают о париках.
