Незримые тени - Дея Нира
– Старая Клара рассказывала, что София родилась первой, – произнес смотритель, когда они все сидели за столом, – и тут же завопила во все горло. А вот ее брат появился тихо, не издав ни звука. Клара даже испугалась, что младенец не дышит.
– Она во всем первая, – добавил Деметрий, не сводя глаз с сестры. – Если уж за что берется, то добивается своего.
– Ну, перестань, – красавица лукаво прищурилась. – Не обращайте внимания, мой брат как всегда скромничает.
У Софии было трое премиленьких детей, и роды совсем не испортили ее фигуру. Она оставалась стройной и изящной. Видя, как Деметрий возится со своими племянниками, Марина надеялась, что в его сердце найдется место для любви и для других детей, которым, вероятно, еще предстояло родиться. А могло ли быть иначе?
Несколько раз София приезжала в сопровождении своего супруга – высокого и крепкого мужчины, который, казалось, мог с легкостью согнуть подкову двумя пальцами. Марина не могла понять, нравится он ей или нет. Все его рассуждения сводились к денежным вопросам и содержанию лошадей. И в одном, и в другом Марина плохо разбиралась. Впрочем, надо отдать ему должное, своих детей он обожал. Некоторая суровость и грубоватость смягчались в присутствии трех малышей. Он нянчился с ними, играл и рассказывал им сказки. Антоний был хорошим отцом и с радостью посвящал им свободное от управления усадьбой время.
Случалось и Марине с Деметрием бывать в усадьбе Антония. Видели они и холеных лошадей, о которых хозяин рассказывал с удовольствием, гуляли в цветущем яблоневом саду по усеянной белыми и розовыми лепестками земле.
Сам вид каменного дома наводил на мысли о незыблемости и уверенности – чертах, присущих Антонию. Но твердость и сила камня смягчались влиянием живущей здесь женщины. Оно было заметно всюду: в гостеприимно зажженном очаге, на лицах приветливых слуг, снующих по дому, в уютно расставленной новой мебели, мягких коврах гостиных и спален. В доме царили идеальная чистота и порядок, нарушаемые порой брошенными игрушками.
София принимала гостей с видом радушной королевы и делала все, чтобы им было удобно.
Марина порой с трудом отводила взгляд от белого с легким румянцем лица хозяйки дома, и какое-то гнетущее чувство настигало ее. Она понимала, что чувствуют все остальные рядом с этой женщиной. То, как та легко смеялась, как держала чашку кончиками тонких пальцев, как вздымалась ее полная грудь, украшенная золотым медальоном, как грациозно вставала с кресла, невольно приковывало внимание.
Марина чувствовала себя глупенькой серой мышкой и, глядя на Софию, никак не могла решить для себя, что испытывает к сестре мужа: ненависть или восхищение? Но потом поглядывала на Деметрия, чей профиль удивительно напоминал профиль Софии, только куда более мужественный, и тепло разливалось по всему телу.
Это только ее супруг и ничей более!
Жизнь их текла размеренно и спокойно между приемами пациентов, ужинами в кругу семьи и прогулками вдоль побережья.
Марина успела привыкнуть к холодным ветрам и бурным водам океана. Она знала, что у нее есть теплый дом и любимый, за которым готова последовать хоть на край земли.
Одно обстоятельство тревожило Марину: после свадьбы он так и не прикоснулся к ней. Поначалу она списывала это на условие их брака – дружбу (брак был заключен из нежелания Деметрия оскорбить ее в глазах Бога и людей), потом – на усталость, поток пациентов и ночную работу в лаборатории.
Деметрий продолжал учиться, добывая все новые книги, заказывая экстракты, травы, порошки, какие-то механизмы, чтобы обустроить лабораторию, в дальнем углу которой стояли – о, ужас! – колбы с заспиртованными конечностями и внутренними органами.
Они до жути пугали Марину. Ей казалось неправильным, почти богохульным держать это в доме. Но она не смела возразить мужу и молилась за него в своей комнате, пока он, надев фартук, запирался в лаборатории. Если кто-то увидит эти ужасные вещи…
О, страшно предположить, чем все это закончится.
Но молилась она не только о спасении его души. В своих горячих просьбах к небу она просила всех святых о том, чтобы ее муж уделил ей положенное время, на которое она имела право как его жена.
Хотя Марина была очень молода и неопытна, она знала, что в браке муж и жена, по крайней мере, молодожены, не просто спят рядом в одной постели. От этих мыслей девушка мучительно краснела, но другого способа завести детей не знала. К тому же, испытать радость любви с таким мужчиной, как Деметрий, казалось ей верхом счастья на земле.
Она любила его беззаветно и преданно, а потому не оставляла надежды на воплощение своей мечты. Для него распускала волосы и надевала кружевную ночную рубашку, ложась в кровать в ожидании объятий. Но шли дни и ночи, и все, что получала Марина, был поцелуй в щеку или лоб. Несколько раз, правда, он обнял ее, но там не было и намека на страсть.
Поэтому, чтобы быть как можно ближе к нему, никогда не отказывалась сопровождать его или помогать в делах.
«Ты станешь моим! – шептала она упрямо, глядя, как на рассвете он встает с постели и одевается. – Лишь бы у меня хватило на это времени».
На старом кладбище
Пахло жжеными свечами и травами. Где-то рядом оглушительно тикали часы. Словно кто-то поднес их к ее уху нарочно. Анна шевельнулась и приоткрыла глаза, ища виновника шума.
Понемногу возвращалась ясность мыслей. Маленькие наручные часы лежали далеко на тумбочке. Она отметила, что пробуждение было более тяжелым: тело плохо слушалось ее, а голова кружилась.
Чистый блокнот лежал рядом, ожидая своего часа. Анна протянула руку, чтобы взять его и ручку, но пальцы совсем не слушались. Она полежала еще немного, глядя в потолок, пытаясь размять ослабевшие конечности.
Нет, так никуда не годится.
Поднявшись с трудом, удивляясь самой себе, Анна побрела в ванную, где приняла душ, и сразу почувствовала себя лучше.
Затем устроилась на балконе в широком кресле с подушками, поджала ноги и принялась записывать видение. Анна испытывала не меньшее волнение, чем в первый раз, когда ей удалось увидеть рождение близнецов и их детство, потому что образы людей стали более четкими.
Вдруг что-то заставило ее насторожиться. Она неловко выпрямилась, отчего блокнот упал на пол. Девушка подняла его, отложила, затем встала и вернулась обратно в номер.
Что-то изменилось, но она еще не поняла, что именно.
Анна медленно прошла по комнате, заглянула в ванную, встретившую ее тусклым блеском белого кафеля. Как и следовало ожидать, ванная была пуста. Но чувство тревоги не прошло. Она вышла оттуда, а затем ее взгляд замер у входной двери.
Прямо под дверью на коврике лежал небольшой конверт.
Анна не сводила с него глаз,
