Густав Даниловский - Мария Магдалина
Мария, никого не зная, стояла в стороне.
– А кто эта красивая женщина? – заметив ее, стали расспрашивать учеников поселяне.
– Это сестра Лазаря, Мария из Магдалы. Она возлюбила нашего учителя, – простодушно объяснил Петр, – и сама мила его сердцу.
– Это хорошо, – порадовались пожилые женщины, – пора уж ему иметь свою невесту. – И, плененные красотой Марии, взяли ее радушно под руки и провели в горницу, чтобы перевязать ей израненные ноги и расчесать перепутавшиеся волосы.
Мария же, тронутая их добротой, усталая и сонная, слышала сквозь туман, едва различая смысл, их простосердечные, доверчивые вопросы, то и дело краснела, как будто смущенная именно тем, что они так глубоко ошибаются.
С той минуты как они вошли в пределы Галилеи, кучка их стала мало-помалу рассеиваться. Некоторые из учеников сворачивали в соседние деревушки и городки, где у кого были родные и знакомые. Петр и Андрей направились прямо в родную Вифсаиду, где жили их родители.
Городок этот лежал на берегу Генисаретского озера, где и был назначен сборный пункт.
Одна только Мария, не имея в этой стороне никого из близких, продолжала сопутствовать Иисусу, и иногда они по целым часам бродили вдвоем – то в траве по пояс, то по поросшим кустами оврагам, то по горным тропинкам, по берегу шумящего потока, то вдоль извилистых, широко разлившихся, местами ниспадающих водопадом вод Иордана.
И отовсюду глядела на них тысячью радужно искрящихся очей пышная, брызжущая соками, озаренная лучистым теплом и светом весна.
Тяжело, точно налитые золотом, свешивались ветки мимозы, сыпали вокруг пурпурные брызги олеандры, белой дымкой одетый, цеплялся за обрывы колючий терновник и барбарис, зеленели листвой раскинутые по откосам виноградники, и повсюду цвели белые лигустры, яблони, красовались алым цветом смоковницы, кисти сирени, букеты жасмина и вились гирлянды распустившихся роз.
Луга были усыпаны множеством цветов, в глазах рябило от белой ярутки, одуванчиков, разноцветных маргариток, желтых лютиков, синих колокольчиков, знойно-желтых колосьев и огромных лучистых ромашек. Местами высоко подымались золотые стрелы царского скипетра, темно-фиолетовые кисти белены и точно сотканные из облаков спиреи. Кое-где пышно красовались наполненные росою красные чаши лотоса, распускали свои телесного цвета лепестки саронские розы, лиловые гиацинты, заросли иссопа и чабра, словно огнем горели крупные, пламенно-красные маки и пунцовые гвоздики, а из более влажных котловинок выглядывали голубые звездочки золототысячника и глядели тысячью крошечных лазурных глазков незабудки.
В безмолвном восторге, опьяненные ароматом, они бродили по этим лугам, точно в каком-то сладостном сне. Слова у них замирали на устах, а душа минутами переполнялась такой тишиной, что они слышали, как тихо шепчутся, колыхаясь, злаки, как таинственно шелестят травы, как любовно источают пыльцу цветы.
Из забытья выводил их обыкновенно внезапный звук вспорхнувшей откуда-нибудь птицы – куропатки или перепелки, увлекавшей своим полетом глаза к небу.
Оно было голубое, ясное и чистое. Быстрым зигзагообразным полетом сновали на его фоне ласточки, трепетали крылышками в высоте звонкие жаворонки, парили на солнце хищные чайки.
К водам тянулись вереницы журавлей, мелькали сизым оперением сизоворонки, кольцом за лес спускались дикие голуби, а из чащи доносилось сладостное воркованье горлиц.
– Весна! – тихо, точно про себя, промолвил Иисус.
– Весна! – точно осчастливленная этой новой для нее вестью, повторила Мария, бросая на него благодарный взгляд за то, что он возвестил ей это.
– Нам нет нужды спешить, отдохнем здесь, – разложил он свой плащ, и они сели рядом.
Иисус смотрел кругом и говорил:
– Красив этот мир. Просмотри на эти цветы – царь Соломон во всей своей славе не был так наряден, как наряжает скромнейших из них рука божия. Люди хлопочут, как расцветить свои одежды – они же без заботы расцветают всеми красками радуги. Люди умащают себя благовониями – они источают ароматы. Подумай только, как это создал их отец небесный своей чудесной волей, как он помнил о малейшем лепестке, одарил каждый его особой прелестью: тот – краской, этот – ароматом, тот – формой, а этот – целебною силой. И не думай, что когда они увянут – они гибнут; ничего из того, что, нам кажется, исчезает из глаз, не погибает, – незримым потоком все возвращается назад… Ты, наверно, любишь цветы?
– Когда-то любила очень, – мечтательно ответила Мария. – Когда я была в Магдале, я бегала на рассвете в луга, срывала много-много цветов и вязала из них букеты, распевая об их красоте.
– А что же ты пела?
– Всего и не припомню. Собственно, даже и не пела, а просто так говорила с ними, так, нараспев… Ну вот, например, так: «Колокольчик мой синий, как ты спал? Грустно ль тебе, что вот роса, как слезинка, блестит в твоей чашечке? Или, может быть, Это от счастья, что рядом с тобой выросла белая лилия и пугливо дрожит лепестками, как невеста в день свадьбы в ожидании сладостной ночи?.. А ты, девясил, отчего ты такой желтый и как будто завистью горят твои глаза? Посмотри, вон тут гвоздика, ее уста пылают, как огонь, ее головка – точно пламя, а благоухает она так, как благоухали бы мои золотистые кудри, если бы я натерла их нардом. У меня нет нарда, так придите же вы, помечтайте, погрезьте в пушистых моих волосах, пышных, как свет лучезарного солнца…»
И вдруг, спохватившись, что она поет, внезапно оборвала, побледнела сначала, а потом вся зарделась точно в огне; сердце ее то бешено билось, то вдруг замирало, дыханье застыло в груди.
Минуту длилось не прерываемое ничем молчание.
Наконец Иисус ласково промолвил:
– Чего же ты испугалась?.. Твоя песня говорит мне, что ты была тогда точно самый свежий цветок среди тех цветов. Ты, наверно, красиво выглядишь в венке из них, а знай: красота – не грех, напротив, то, что уродует красоту, делает порочной душу. Украшай же себя цветами и пой их красоту.
У Марии заблестели в глазах крупные слезы; она смиренно склонила голову и промолвила стянутыми точно ядом печали устами:
– Спаситель мой, ты знаешь, что я – измятый цветок; ты знаешь мое бесчестие, позор мой и стыд мой. – Она разрыдалась.
Иисус положил обе руки свои на ее голову и промолвил глубоко взволнованным голосом:
– Как в тот раз я простил тебе, так и теперь еще раз разрешаю тебя из темницы грехов твоих, возвращаю девственность сердцу и говорю тебе: забудь тот мир!
И точно глубокий сон на минуту обвеял ее; а когда она очнулась, она увидела на коленях гирлянду из ромашек. Она улыбнулась ему ясными, как лазурь неба, глазами и обвила золотистым венком голову. Иисус же, любуясь на нее, сказал:
