Джин Рис - Антуанетта
Она уже была там, тщательно одевшись для путешествия. Но лицо ее по-прежнему было пустым, непроницаемым. На лице ни слезинки. Что ж, подождем. Интересно, а она вообще что-нибудь помнит, что-нибудь чувствует? Эта синяя туча, эта тень – Мартиника. Так, а знает ли она названия гор? Помнит ли истории об испанцах? Из давних времен. Помнит ли, как однажды сказала: «Смотри, изумрудный закат. Это к счастью». И в самом деле, на какое-то время закатное небо сделалось зеленым. Это было странно видеть. Но не менее странно было слышать, что такой закат приносит счастье…
В конце концов я был готов к ее полному безразличию и понимал, что мои мечты и останутся мечтами. Но когда я не был готов испытать ту грусть, что посетила меня, когда я кинул взгляд на старый белый дом.
Более, чем когда-либо, показалось мне, рвался он подальше от черного, похожего на змея леса, еще громче, еще отчаянней взывая: «Спасите от разрушения, спасите от смерти, от муравьев!» Но что ты делаешь, глупец, здесь, у самого леса? Неужели ты не понимаешь, что это опасное место? Неужели ты не знаешь, что лес рано или поздно берет верх? Если ты этого не понимаешь, то скоро поймешь, и я ничем не смогу тебе помочь.
Батист сильно переменился. На нем была широкополая соломенная шляпа, похожая на те, что носят рыбаки, только тулья у нее была не высокая и заостренная, а плоская. Его широкий кожаный пояс был начищен, равно как и рукоятка ножа в ножнах, а синие брюки и рубашка – безукоризненно чисты. Такая шляпа не пропускала влаги. Батист был готов к встрече с дождем, и встреча эта, похоже, уже не за горами.
Я сказал, что хотел бы попрощаться с Хильдой, той девочкой, что так часто хихикала, но Батист ответил на своем аккуратном английском, что Хильды нет: она ушла вчера.
Говорил он вроде бы вежливо, но я не мог не уловить в его интонациях неприязнь и даже презрение. То самое презрение, что послышалось мне тогда в словах той чертовки, когда она сказала: «Отведайте моей бычьей крови». В смысле выпей, может, это сделает тебя мужчиной. Может быть. Впрочем, мне было решительно все равно, что они там думают обо мне. Но сейчас я забыл об этой женщине. Сейчас я вдруг, к собственному удивлению, подумал, что все казавшееся мне истинным на самом деле оказалось ложью. Истинны только сны и магия. Все остальное ложь. В этом заключается весь секрет.
Но этот секрет утрачен, а те, кто знает о нем, не в состоянии его рассказать.
Нет, он не утрачен. Я обнаружил его в потайном месте и сохраню его, не потеряю. И ее сохраню тоже.
Я посмотрел на нее. Она смотрела на море вдалеке и воплощала собой Молчание.
Пой, Антуанетта. Теперь я тебя услышу.
Ветер сказал: это было, было.
Море твердит: это быть должно.
Солнце кивает: так будет, будет…
А дождь…
Послушай это. Наш дождь знает все тайны. И слезы?
Он знает все, все…
Да, я буду слушать дождь. Буду слушать горную птицу. Как сжимается сердце от трелей этой отшельницы – чистая, чудная, волшебная, грустная песня. Хочется слушать, затаив дыхание. Но нет, она замолчала. Так что же я хотел сказать Антуанетте?
– Не горюй! Не думай о прощании. Нет никакого «прощай». Мы снова увидим восход и заход солнца. Возможно, и изумрудный закат увидим. Зеленое зарево, что приносит счастье. А ты смейся и болтай, как прежде, – расскажи мне о сражении у Всех Святых или празднике у Мари Салант, который превратился в сражение. Или о пиратах, о том, как развлекались они между своими вояжами, каждый из которых мог оказаться для них последним, роковым. Солнце и сангари. Гремучая смесь. А потом землетрясение. Да, старики рассказывали, что Господь очень рассердился на тех людей и решил наказать их за содеянное. Он пробудился ото сна, дохнул – их и след простыл. Он снова погрузился в сон. Но эти люди оставили сокровища. Золото и кое-что еще. Иногда эти клады находят, но только счастливчики не хвастают своей удачей, потому что по закону им полагается всего одна треть. Они же хотят получить все и потому помалкивают. Иногда находят драгоценные камни, иногда ювелирные украшения, иногда что-то еще. Словом, постоянно что-то находится и тайком продается какому-нибудь осторожному покупателю, который взвешивает, измеряет предложенное, потом задает вопросы, на которые не получает внятного ответа, и наконец выдает деньги. Все знают, что золотые монеты и драгоценные камни постоянно продаются и покупаются в Спэниш-Тауне – и на этом острове тоже. Откуда ни возьмись появляются вдруг сокровища. И лучше не говорить о них вслух. Лучше помалкивать.
Да, лучше помалкивать. Я не скажу никому, что толком не слушал твои истории. Я ждал, когда наступит ночь, темнота, когда раскроются луноцветы.
Погасим луну,Сметем звезды на землю.И будем любить в темноте, в темноте…
Как разудалые пираты, давай постараемся получить побольше от жизни – и хорошего, и плохого. Возьмем не треть, а все. Все, все… Не будем оставлять на потом ничего.
Я скажу – я знаю, что скажу: «Я совершил ужасную ошибку. Прости меня».
Я сказал это и увидел, как в ее глазах загорелась ненависть. Я почувствовал, как во мне стала подниматься ответная злоба. Снова все изменилось, снова головокружительное, тошнотворное возвращение назад, к ненависти. Они купили меня. Они купили меня твоими мерзкими деньгами. А ты помогла им это сделать. Ты обманула меня, ты меня предала, и будь у тебя такая возможность, ты бы решилась и на нечто ужасное. Эта девушка смотрит вам в глаза и говорит сладкие речи, но она врет, врет! Такой же была и ее мать. Но, говорят, дочь еще хуже…
Если я обречен на ад, пусть будет так. Хватит с меня фальшивого рая. Хватит проклятого волшебства. Ты ненавидишь меня, а я ненавижу тебя. Посмотрим, у кого это получается лучше. Но сперва я уничтожу твою ненависть. Я сделаю это сейчас. Моя ненависть холодней, сильнее, а твоя тебя не согреет. Ты остаешься ни с чем.
Я сделал то, что хотел. Ненависть постепенно угасла в ее взоре. Это я затушил ее. Но вместе с ненавистью потухла и красота. Она превратилась в призрак. Призрак при свете дня. Серого облачного дня. В ней не осталось ничего. Только полная безнадежность. Скажи: «умри» – и я умру. Скажи: «умри» – и ты увидишь, как я стану умирать».
Она подняла глаза. Прекрасные и пустые. Безумные глаза. Безумная девушка. Не знаю, что я сказал и сделал бы… Возможно, все что угодно. Но тут мальчик, стоявший под гвоздичным деревом, прислонился к нему лбом и заплакал в голос. Громко и душераздирающе. Я с удовольствием удавил бы его своими собственными руками. Но вместо этого я сдержал злость, подошел к Батисту и холодно осведомился:
– Что с ним? Почему он плачет?
