Энн Жирар - Мадам Пикассо
Ева подумала, что если бы она на самом деле превратилась в птицу, то взлетела бы над Парижем и вместе с ветром унеслась на юг, где смогла бы отыскать Пикассо. А когда они увидят друг друга, связь между ними вспыхнет так же ярко, как в тот вечер, когда он привел ее в Бато-Лавуар. Там не будет ни Сильветты, ни Луи и уж точно никакой Фернанды.
– Ты никому не расскажешь, правда? – спросила Ева, когда Сильветта закончила красить ногти.
– Про Пикассо? Зачем это мне? Так или иначе, между вами все равно не было ничего серьезного.
– Нет, конечно, нет, – пожалуй, слишком поспешно согласилась Ева. Идея костюма приобретала все более завершенную форму, она торопливо достала из-под кровати коробку с лентами и начала выбирать самые яркие.
Глава 13
«Мона Лиза» украдена! Объявлен поиск подозреваемых!
Пикассо скомкал газету, разложенную на коленях, и со свистом втянул воздух в легкие. Жара, уже который день стоявшая на юге Франции, становилась нестерпимой. На смену легкому дыханию весны пришли жаркие летние ветры, и Пикассо, Брак, Марсель и Маноло были вынуждены покинуть столики на улице и сидеть внутри оживленного кафе «Гранд», где потолочные вентиляторы лишь слегка перемешивали нагретый воздух.
На какой-то момент, словно напроказивший школьник, он подумал о возможности спрятать газету, чтобы никто не увидел заголовок… как будто новость могла от этого исчезнуть. В его нагрудном кармане лежало последнее умоляющее письмо от Фернанды, но даже она не понимала всех последствий кражи знаменитой картины. Никто не знал о том, что было известно ему самому.
В глубине души Пикассо не сомневался, что секретарь Аполлинера украл из Лувра две иберийские головы, которые теперь находились в его студии. Он просто не хотел этому верить. Какое-то время он убеждал себя, что головы были всего лишь похожими на луврские статуи, потому что хотел иметь их у себя.
Он эгоистично желал пользоваться ими для своей работы, но теперь «Мона Лиза» тоже исчезла из Лувра. Это было неслыханно громкое преступление, и если в ходе расследования полиция дернет за другую ниточку, то и сам Пикассо, а не только Аполлинер, может оказаться в числе подозреваемых.
Тогда его восходящая звезда мгновенно погаснет. С карьерой будет покончено. Пабло Пикассо назовут обычным вором.
Он передернул плечами от этой мысли и вспомнил о том, что головы по-прежнему стоят на видном месте в его студии, словно искушение для любого проницательного сыщика. Единственным человеком, имевшим ключ от этой студии, была Фернанда, которая могла неумышленно впустить туда следователей. Но Пикассо был не состоянии написать Фернанде и попросить ее спрятать статуи. Их отношения стали настолько неопределенными, что он не мог позволить ей получить такое преимущество над собой. Но если она будет на юге рядом с ним, студия останется запертой, как банковский сейф, пока он не вернется, чтобы самостоятельно перепрятать статуи, не навлекая подозрений у Брака своим внезапным отъездом. Общество Фернанды становилось необходимым для него.
– Боже мой, амиго, ты выглядишь так, словно увидел привидение, – сказал Маноло.
Они сидели, истекая потом под лениво вращавшимся вентилятором.
– Возможно, так оно и есть.
Извинившись, Пикассо встал и подошел к бару, чтобы заказать перно. Резкий и освежающий аромат аниса немного успокоил его. Он сделал второй большой глоток. У него не оказалось сигарет, а курить хотелось нещадно. Но ничего, алкоголь хоть как-то заменит никотин.
До сих пор Пикассо не имел намерения приглашать Фернанду в Сере. Во многих отношениях разлука оказалась целительной для него, и они с Браком исступленно занимались живописью, делясь и беседуя друг с другом, как это бывало и раньше. Но по мере того, как недели сменялись неделями, Пикассо продолжал тосковать о Еве и вспоминать ее. Это чувство было таким сильным, что даже приглашение Фернанды казалось изменой Еве. Но у него не было другого выбора.
Он надеялся, что Ева обрела счастье с Луи… нет, на самом деле, не надеялся. Это была ложь.
Ему была отвратительна мысль о другом мужчине, прикасавшемся к ней. Потребность в обладании была испанской чертой характера, от которой он так и не смог избавиться. Да, ему хотелось обладать ею всеми мыслимыми способами, и он надеялся, что переезд на юг Франции погасит это желание. Но оно стало лишь еще более острым. Тем не менее перспектива стать соучастником тяжкого преступления действовала на него отрезвляюще. Пока преступника не поймают и «Мона Лиза» не вернется в Лувр, Пикассо чувствовал себя вынужденным примириться с обществом Фернанды.
– Что за странный человек, – промолвила Марсель Брак, пока они с мужем наблюдали за Пикассо, стоявшим у стойки бара вместе с несколькими рабочими в суконных халатах. Он выпил первый бокал перно, потом второй.
– Он не странный, mon amour. Всего лишь художник, как и я.
– Пабло совершенно не похож на тебя.
– Спасибо, cherie, но ты судишь пристрастно.
– Нет, я говорю серьезно. Он суетный и тщеславный, эгоистичный, высокомерный…
– И совершенно блестящий, – перебил Брак. – Если собственные демоны не преградят ему путь, то, думаю, он превратится в живую легенду.
– Скорее из-за его похождений, а не из-за его картин, – с лукавой улыбкой добавил Маноло.
– Это ты превращаешься в живую легенду, мой дорогой. Пикассо лишь следует за тобой. Ему остается только мечтать о тонкости оттенков и игре света, которыми владеешь ты.
– Возможно, в этом она права, амиго, – Маноло неопределенно пожал плечами. – Во всяком случае, он уважает твою работу.
– Мы уважаем друг друга. Никто не понимает художника лучше, чем собрат по искусству.
Брак поднял скомканную газету и посмотрел на нижний заголовок. Лайнер «Титаник», провозглашенный самым большим когда-либо построенным пассажирским судном, сегодня покидал Ирландию после нескольких месяцев, проведенных в английском доке. Брак задумался над статьей, удивляясь тому, каким образом новость о выходе пассажирского теплохода могла так сильно повлиять на его друга. Потом полностью развернул газету, и другой заголовок сразу же бросился ему в глаза. «Мона Лиза» украдена!
– Ну и что? – спросила Марсель. – Он же не причастен к этому, не так ли?
Оба помнили, каким встревоженным выглядел Пикассо перед тем, как он скомкал газету и встал из-за стола. Другой причины не могло быть.
– Он даже никогда не обращался к этому старинному стилю. Для чего ему писать подобные картины? Кроме того, он здесь, а «Мона Лиза» в Лувре. По крайней мере, она была там.
– Я лишь говорю, что он знаком с весьма сомнительными типами в Париже, которые могут устроить нечто подобное.
