Виктория Холт - Роковая женщина
— Да, и хоть отчасти скрасит женитьбу Реда. Вот настоящая катастрофа.
— Ну, может быть, не совсем так. Юный Эдвард такой очаровательный ребенок.
Она снисходительно улыбнулась.
— Когда вырастет, будет в точности как его отец.
Разговаривать с ней было приятно, но у меня создалось впечатление, что она очень скованна. Держалась явно настороже. Полагаю, что не случайно, учитывая ее прошлое. Помню, моя сестра Селина звала меня инквизиторшей за то, что я, по ее словам, клещами вытягивала сведения из людей, которые не желали с ними расставаться. Надо мне сдерживать любопытство. «Но, — тут же разуверяла я себя, — мне необходимо знать, что тревожит мою больную. Я должна оберегать ее от переутомления и волнений. Как я могу этого добиться, если не буду знать, что ее угнетает?»
Тут вошла Джейн с письмом для своей хозяйки. Валерия взяла письмо, и только ее взгляд упал на конверт, я заметила, как посерело ее лицо. Я продолжала разговор, притворяясь, что не замечаю, но видно было, что она почти не слышит моих слов.
Что-то угнетает эту женщину, камнем лежит на ее душе. Как бы я хотела знать, что это.
Она до того ясно давала понять, что хочет остаться одна, что мне ничего другого не оставалось, кроме как удалиться.
Десятью минутами позже меня позвала Джейн. Я вернулась к Валерии и дала нитритамил. Он подействовал словно чудо: мы предотвратили приступ, когда он, сжав железными клещами руки, готов был перекинуться на грудь. Звать доктора Элджина не было нужды: его и так ждали завтра. «Верно, что-то в том письме расстроило ее», — мелькнуло у меня в голове.
Назавтра вышел пренеприятный казус. Я с самого начала невзлюбила Беддоус — похоже, она отвечала взаимностью. Валерии настолько полегчало, что она решилась немного прогуляться в сопровождении Джейн по саду, пока я устанавливала в ее кровати подпорку, которую доктор Элджин рекомендовал подкладывать больной, когда у нее возникали затруднения с дыханием.
Ящик ее стола оказался приоткрыт, и я заметила в нем фотоальбом. Не удержавшись, я вытащила его.
В нем оказалось несколько фотокарточек — главным образом мальчиков. Каждая была любовно подписана: Редверсу два года, Рексу два с половиной… На одной мальчики были сняты вместе, а после втроем с ней. В те дни она была исключительно красива, но и тогда казалась чем-то обеспокоенной. Видно было, как она заставляет Редверса смотреть, куда велит фотограф. Рекс стоял рядом с ней, прижавшись к колену. Очень трогательное зрелище. Я не сомневалась, что она любила обоих: это проявлялось даже в том, как она отзывалась о них. Чего ей стоило не выделять собственного сына, тем более что оба были сыновья сэра Эдварда.
Уже укладывая на место альбом, я вдруг заметила конверт. Тотчас вспомнив, как она расстроилась, я подумала, не было ли это то самое письмо: конверт ничем особым не выделялся. Потянувшись за конвертом и уже взяв его в руку, я вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. В тот же миг из-за спины донесся знакомый хитрый голос с подвыванием:
— Я ищу Эдварда. Он здесь?
Я резко обернулась, не выпуская из рук письма и запоздало ругая себя за то, что имела виноватый вид. Я ведь даже не успела заглянуть внутрь конверта, только взяла его, но, судя по ее выражению, Беддоус решила, что застигла меня с поличным.
Положив как можно небрежнее письмо, я спокойно ответила, что Эдвард должен быть в саду. Вероятно, гуляет со своей бабушкой и Джейн.
Как она меня разозлила!
Никогда не забуду ночь бала-маскарада. Я вела себя очень смело, но это всегда было в моей натуре. Как ни странно, меня подбила Моник. Мне кажется, она меня полюбила: верно, признала во мне такую же бунтарку. Я поощряю ее к откровенности, так как моя политика состоит в том, чтобы возможно больше знать о моих подопечных. Она успела кое-что рассказать о доме, в котором жила с матерью на острове Коралл. Из ее описаний передо мной вырастает старая запущенная усадьба вблизи сахарной плантации, которой владел ее отец. После его смерти они продали плантацию, но мать и сейчас живет в том доме. Я ярко представила из ее рассказа атмосферу ленивой духоты. Она поведала, как ребенком бегала на берег смотреть большие корабли, как их встречали и провожали пением и плясками туземцы. Дни, когда на остров заходили корабли, были сплошным праздником: на набережной устанавливались ларьки с идолами и бусами, травяными юбками, шлепанцами, корзинками, которые загодя готовились на продажу всем, кто прибывал на остров. Ее глаза разгорелись от воспоминаний, и я не преминула заметить:
— Вы соскучились по всему этому?
Она признала, что да, соскучилась, и, продолжая рассказ, закашлялась. Я невольно подумала: лучше бы ей вернуться.
Она была ребячлива в повадках: настроение менялось до того часто, что нельзя было предсказать, не перейдет ли в следующую минуту ее беззаботный смех в глубокую меланхолию. Между ней и леди Кредитон не существовало никаких отношений, она чувствовала себя много легче с Валерией — но Валерия как личность вообще приятнее.
Она очень хотела пойти на маскарад, но накануне утром случилась астматическая атака, и даже ей было понятно, что это было бы безрассудством.
— Что бы вы надели? — полюбопытствовала я.
Она сказала, что скорей всего приняла бы облик той, кем в сущности и была: жительницы Коралла. У нее для этого имелись очень милые коралловые бусы, вдобавок украсила бы волосы гирляндами падающих на плечи цветов.
— Выглядели бы вы бесподобно, — ответила я. — Только вас бы узнали.
Она согласилась и вдруг спросила у меня:
— А что бы вы надели… если б могли пойти?
— Это зависело бы от того, какой я имела бы выбор.
Она показала мне маски, которые были заранее заготовлены для гостей. Эдвард принес их из специальной гипсовой чаши, которая стояла в холле. Он ворвался к матери в маске с криком: «Мама, угадай, кто я?»
— Долго мне гадать не пришлось, — со смехом рассказала она.
— Точно так же никто бы не гадал, если бы вы появились в наряде, о котором только что сказали, — вернула я ее к нашему разговору. — Сразу бы себя выдали, тогда как весь смысл затеи состоит в том, чтобы получше спрятать свою личность.
— Хотела бы я посмотреть, во что бы нарядились вы. Верно, так бы и пошли, как сейчас, сестрой?
— Это было бы все равно, что вам пойти в коралловых бусах с гирляндами цветов на Голове. Меня бы тотчас узнали и с позором прогнали как самозванку.
Она расхохоталась.
— Не смешите меня, сестра.
— Лучше смешить, чем заставлять плакать.
Между тем мысль о маскарадном наряде захватила меня.
