Маргерит Кэй - Повеса с ледяным сердцем
— Сейчас я понимаю, что это была лишь бравада с целью причинить мне боль, но тогда я этого не знал и возненавидел ее. Я сразу разорвал наш брак. Без лишнего шума официально было оформлено раздельное проживание. В газетах не дали никаких объявлений. Ее кредиторов тоже не известили. Джулию отправили в дальнее имение, дали ей достаточно средств на жизнь, но и это оказалось для нее серьезным испытанием. Ее изгнали из общества, она уже не могла тешить свое тщеславие, она осталась без поклонников, потакавших ее самолюбию. Я наказал ее, потому что поверил тому, что она наговорила. Уже позднее я, к своему позору, продолжал наказывать ее, потому что чувствовал себя виновным. Я никогда не любил ее по-настоящему. Мне не следовало жениться на ней, так же как ей не следовало выходить за меня замуж, однако мы навязались друг другу, жили то ли в браке, то ли вне брака, в подвешенном состоянии. Я чувствовал, что не меньше ее заслуживаю столь жалкой участи.
— Разве вы не могли развестись?
Рейф стал энергично качать головой:
— Нет. О боже, нет. Это шло вразрез с законом, принятым парламентом, уже не говоря о том, что стало бы предметом постоянных сплетен. Нет, в таком случае жизнь для двух семей стала бы невыносимой. — Рейф тяжело опустился в кресло и обхватил голову руками. — Не забывайте, я тогда был молод, хотя и не оправдываю свои поступки. Я страшно мучился, потому что не сделал Джулию счастливой и терпел ее унизительные колкости. Уязвленный, я поклялся больше никому не позволять причинять себе боль. И решил доказать Джулии, что она ошиблась.
Он так долго пытался вытеснить воспоминания, что оставался в полной уверенности, будто предпринятые им шаги избавили его от унижения. Приняв такое решение, он стал действовать без оглядки. Однако сейчас, пересказывая свое прошлое под ясным, пристальным и невинным взглядом Генриетты, Рейф серьезно задумался и обнаружил, что он не так уж и прав, как ему казалось.
— Это была не столько месть… как… как… я не знаю. Похоже, я лишь укреплял свои оборонительные рубежи, тешил свое самолюбие. Клянусь, Генриетта, в то время я никому не причинил никаких страданий. Ни разу не соблазнил ни одной женщины, которая сама того не хотела бы, принял меры предосторожности, чтобы не оставить ее с ребенком. Однако не стану отрицать, за истекшие годы у меня было много таких женщин. Я научился пользоваться любовными утехами как щитом, оберегающим от чувств.
Генриетте было больно слушать его признания. Она страдала душой, представляя, что он когда-то был столь ранимым и уязвимым, и ощущала неприязнь к той красивой женщине, которая говорила столь жестокие слова. Тем не менее она не столь слепа, чтобы во всем винить одну Джулию. Больнее всего было слушать суждения Рейфа — ошибочные суждения — о самом себе.
— Если вам угодно, у меня есть свои правила, свои моральные устои, — резко продолжил он. — Я без всяких сомнений следовал им. Я не связываюсь с женщинами, которые надеются на что-то большее, нежели физическая близость. Я не сплю с девственницами или беззащитными. Я ищу подлинно интимных отношений. Генриетта, не смотрите на меня так, поверьте, можно предаваться плотским утехам и ничего не чувствовать, давать и получать физическое наслаждение, не чувствуя настоящего желания. Генриетта, я повеса, но не такой, каковым вы меня считаете.
— О, Рейф, не хочу, чтобы вы были повесой.
Как она жалела, что составила определенное мнение о нем, ей хотелось услышать слова, которые вычеркнули бы его прошлое, но Рейф дал ясно понять, что это невозможно.
Генриетта пришла в отчаяние, готовая заплакать, узнав о боли и страданиях, которые он вынес.
— Знаю, это банально, но все же зло не поправить злом. Жаль, вы поступили именно так.
— Генриетта, вы ведь понимаете, почему я так поступаю? Поступал.
Понимала ли она?
Рейф протоптал извилистую тропинку среди ее предвзятых мнений. Он и был, и не был повесой. Имел основания считать себя таковым, достаточные для оправдания собственных действий.
— Рейф, извините. Я все понимаю, но не могу смотреть сквозь пальцы на ваше поведение. Не имею права осуждать. — Генриетта покачала головой. — Вы поступили честно со мной. Я не могу врать вам. Я… я просто не знаю. Что же произошло, после того как вы расстались? Я имею в виду Джулию. Что с ней случилось?
— Три года мы жили врозь. Я постепенно смягчал условия нашего раздельного проживания. Я не любил ее, но тем не менее заботился и желал ей счастья. Когда Джулия предложила примириться, я не возражал. Подспудно я понимал, что лучше отвергнуть ее предложение, но Джулия была настойчива. Кроме того, этого хотела моя бабушка. Ей нужен был наследник. Поэтому мы примирились, и тогда…
Рейф снова встал. Сорвал с себя шейный платок и бросил его на пол.
— Я совершил ошибку с самого начала. А около пяти лет назад Джулия умерла. Теперь же, несмотря на героические попытки бабушки втянуть меня в новые брачные узы, я больше никогда не женюсь. Все это причинило мне слишком много страданий. Я не хочу испытать их еще раз. Мне гораздо лучше одному. Я счастлив.
Теперь Генриетта поняла, какое наказание он выбрал себе. Избавился от страданий, решив, что с него довольно чувств. Ей многое показалось разумным.
— Вы уверены, что стали счастливее? — тихо спросила Генриетта, уже не сомневаясь, какой ответ получит.
Рейф задумался.
— Я был счастлив. По крайней мере, так думал, пока вы вдруг не появились в моей жизни, — ответил он с печальной улыбкой. — Иногда я чувствую себя так, будто вы подняли меня и подбросили в воздух, а я не знаю, приземлился ли я и где. Мне это не нравится, злит, хотя и смешит, хочется большего. Вы были честны со мной, поэтому откровенность за откровенность. Не знаю, как у вас это получается, но вы внушаете мне желание нарушить собственные правила. Мне чертовски трудно противиться вашему влиянию, честное слово. Вот вы и узнали все. Мне бы хотелось быть тем, кем вы хотите меня видеть, но я не стану таковым никогда.
Генриетта приложила пальцы к его устам.
— Вы мне все время твердили, что нельзя видеть все в черно-белых тонах, воспользуйтесь собственным советом. Рейф, вы значите гораздо больше, чем думаете. Мне не хотелось бы, чтобы вы видели себя в столь неприглядном свете. Признаете или нет, но вы — мой рыцарь-спаситель.
Генриетта встала в кровати на колени и обвила его руками за шею. Рейф не тот человек, которым хотел бы прослыть, он такой, какой есть, и ей не изменить его при всем желании. Она почувствовала огромное облегчение оттого, что может объяснить собственные чувства, почувствовала эмоциональную усталость, но пробудилось тело. На шее Рейфа бился пульс. Его запах, столь томительно знакомый, бил в нос. Хотелось языком ощутить его вкус. Генриетта жаждала его поцелуев, прикосновений.
