Маргерит Кэй - Повеса с ледяным сердцем
— Генриетта, ваша честность устыдила меня.
— У меня не было такого намерения.
— Вот почему это вам так хорошо удалось, — с сожалением заметил он.
— Мне не хочется плохо думать о вас, — шепотом призналась она.
— Генриетта, вы хотите считать меня благородным человеком, разве не так? — резко спросил Рейф. — Хотите, чтобы я отказался от прошлого, успокоив вашу совесть? Я не могу так поступить. Я не святой. Меня считают повесой не без основания.
Генриетта с трудом сглотнула. Она чувствовала себя так, будто все ее тело сжималось.
Рейф пригладил волосы, устремил взор к потолку, в углу которого висела паутина.
— Если хотите, я расскажу вам правду.
Глава 7
Неужели он намеревался сделать это?
— Я не могу изменить свое поведение, но способен объяснить его.
Похоже, так и есть.
Рейф быстро прошелся по комнате. Важно, чтобы Генриетта его поняла. Только сейчас он понял, сколь важно для него ее мнение, какую боль причинили ему ее суждения. Почему она стала ему так дорога? Он не знал, лишь понимал, что она слишком много значит для него. Рассказав ей все, он облегчит душу, а может быть, обретет свободу. Ему захотелось рассказать все.
Он еще раз прошелся по комнате. Генриетта следила за ним своими карими глазами. Он обязан рассказать ей правду. Рейф взял ее за руку, подвел к кровати, сам уселся в кресле напротив. Она казалась столь послушной, однако в ее характере таилось нечто стальное, придающее силы, сообщающее целеустремленность, вооружающее твердыми нравственными принципами, чему он завидовал и что ценил.
Устроившись на неудобном кресле, Рейф подавил малодушное желание погасить лампу и сделать свое признание в темноте.
— Мне было девятнадцать лет, когда я женился на Джулии, — заговорил он не раздумывая. — На леди Джулии Тоуэрд. Ей было двадцать три года, как вам сейчас.
Генриетта напряженно слушала. Рейф говорил почти шепотом, в его голос вкралась горечь, точно ржавое лезвие посреди лепестков цветка.
— Она была очень красива, — продолжил он, — и, хотя я не догадывался об этом, очень неуравновешенна. За два года до этого Джулия была помолвлена, но ее жених умер. Когда я познакомился с ней, думал, она пережила эту утрату. Во всяком случае, она так говорила. А мне хотелось верить ей. При желании можно убедить себя в чем угодно.
Наступила тишина. Генриетта ждала, подавив желание возражать. Несмотря на кажущуюся очевидность — сейчас Генриетта поняла, что совершила глупость, — она убедила себя, что он не любил свою жену.
— Я тогда только вернулся из поездки по Европе, совсем зеленый юнец. — Голос Рейфа окреп. — Отец, отправляя меня в путь, предостерегал от опасных встреч с распутными женщинами на континенте, но, честно признаться, меня больше интересовала древняя история. Я провел время в поисках руин, которых много в Греции и Италии. Отец неожиданно умер, пока я странствовал по Европе. Вернувшись в Англию, я унаследовал его титул. Я никогда не сомневался, что он перейдет ко мне, но не ожидал, что это случится так скоро. Мы с отцом не были близки, но я испытал потрясение и горечь в связи с его безвременной кончиной. У меня нет родных братьев или сестер, а моя мать умерла еще раньше. Осталась лишь бабушка. Она еще жива. Это она настаивала на моей женитьбе, говоря, что мне нужна помощь, чтобы взять бразды правления на себя. А Джулия идеально подходила. Она была отличной хозяйкой, ее специально готовили к такой роли. Джулия утверждала, что любит меня. А я созрел и в расцвете сил был готов ринуться в сети любви. Мы поженились.
— Вы были счастливы? — спросила Генриетта. Она поступила черство, ужасно плохо, но ей хотелось услышать «нет».
Рейф пожал плечами:
— Сначала да. Мне трудно вспомнить, возникает ощущение, что оглядываешься на бой с тенью. Да, кажется, мы и в самом деле были счастливы. Либо я был счастлив… Либо Джулия… — Рейф умолк и тяжело вздохнул. — Видите ли, я так и не понял, что собой представляет Джулия. Бывали дни, когда она казалась довольной, но иногда она просто уходила в себя и молчала. Запиралась в спальне на целую неделю, затем выходила оттуда, улыбаясь и делая вид, будто ничего не произошло. Осыпала меня ласками, но, когда я касался ее, цепенела. Джулия таскала меня на все вечеринки, куда нас приглашали, не отпускала меня от себя, затем переставала обращать на меня внимание. Если я осмеливался танцевать с другой женщиной, она устраивала скандал, однако не позволяла мне отпускать замечания в адрес ее ухажеров. Поверьте, скандал был отменный. Джулия страшно боялась, что ее красота увянет. Она была просто одержима своим внешним видом. Внешний вид выступал источником ее власти.
Рейф пригладил волосы.
— Теперь я все понимаю. А в то время дело обстояло совершенно иначе. Я страшно устал от ее истерик и слез. Надоело, что Джулия то с жаром, то холодно относилась к физической близости. Я перестал приходить к ней, желать ее. Оставался безразличным к перепадам ее настроения. Я ее разлюбил.
Снова повисла очень неловкая пауза, наполненная призраками и видениями из прошлого. Рейф переживал те дни, постепенно снимая повязки с ран, проверяя, насколько те затянулись.
— Словом, это было моей ошибкой, — с горечью признался он. — Я не проявлял достаточной заботы. Джулия не любила меня, но страшно боялась потерять. К тому времени мы уже прожили в браке около двух лет. Она заметила, что меня охватило безразличие, свойственное черствому молодому человеку. И ей захотелось обратить на себя мое внимание единственным ей известным средством — заставив меня ревновать.
Рейф гладил тыльную сторону ладони Генриетты, ритмично водя рукой туда и обратно, но вдруг остановился.
— Джулия завела любовника. Когда я это обнаружил, она плакала, умоляла, просила простить ее, но, когда заметила, что не тронула меня, дело приняло скверный оборот. Она заявила, что никогда не любила меня и вышла замуж лишь ради титула и денег, а любила лишь одного мужчину, но тот уже умер. Джулия утверждала, что я так и не смог удовлетворить ее и до этого любовника она лежала на нашем брачном ложе с множеством других. Словом, я не устраиваю ее как мужчина и не смогу устроить ни одну женщину.
Его голос дрожал. Он тяжело дышал, как от быстрого бега. На затылке выступил холодный пот. Но, начав говорить, Рейф хотел довести свой рассказ до конца, какую бы боль ему это ни причинило. Он испытал унижение, которое пережил тогда. Затем чувство стыда, когда вспомнил, какие страдания причинила ему Джулия. Рейф забыл острые колкости, которые больно жалили его самолюбие и душу, уничтожали уверенность в себе. Прошло столько времени с тех пор, как он поклялся доказать, что Джулия не права, а потом не видел смысла доказывать. Теперь же снова переживал все это.
