Виктория Холт - Единственная любовь королевы
— Мы все ее разделяем, — сказал лорд Мельбурн, — но, Ваше Величество, я полагаю, сочтет более достойным, если эта добрая весть достигнет не всех ушей в одночасье.
— Пожалуй. Надо так и сказать Альберту.
О да, она, несомненно, получала удовольствие от совещаний с лордом Мельбурном в голубом кабинете. Если бы при сем присутствовал еще и Альберт — как ему того давно хотелось, — от очарования этих бесед не осталось бы и следа. Она не желала перемен, а они могли наступить после падения правительства лорда Мельбурна, замены его сэром Робертом Пилем и вмешательства Альберта.
— Альберт, — сказала королева, — давайте не будем делать никакого объявления. Все и так скоро станет известно.
— По-моему, это нехорошо, — серьезно сказал Альберт.
— Ах, моя любовь, мы с лордом Мельбурном решили, что пока не стоит сообщать об этом.
Альберт промолчал.
— Альберт, вы дуетесь?
— Дуюсь?! С чего это вы взяли?
— Вы ведь желаете, чтобы было сделано объявление.
— Ах, вон оно что. Я давно уже понял, что мои желания не имеют ровно никакого значения.
— Как у вас язык поворачивается?
— Но это правда.
— Альберт, вы прекрасно знаете, что я всегда желаю угодить вам.
Альберт вскинул брови.
— Нет, этого я не знал. Я-то считал, что все обстоит как раз наоборот. Слишком многое из того, чего желаю я, попросту игнорируется.
— Какой вы, однако, упрямец. Опять вы за свое. — Королевский нрав давал о себе знать.
— Если упрямство — констатация истины, тогда извольте.
— Альберт, куда вы?
— К себе в комнату.
— Но мы же не закончили разговор.
— По-моему, разговор уже закончен.
— Я так не считаю.
— Поймите же, он закончен. Я хочу, чтобы было сделано объявление. Королева и ее премьер-министр этого не хотят. Следовательно, вопрос решен.
Альберт щелкнул каблуками, поклонился и направился в свою гардеробную.
— Альберт! — позвала она, но он не оглянулся. — Подите сюда. Немедленно подите сюда.
Он не ответил. Ах так! Значит, он думает, что может поступать так, как ему вздумается. Она подошла к двери. Ключ торчал в замке с наружной стороны. Она торжественно повернула его. Теперь он не сможет выйти. Будет знать, как не слушаться ее.
Она ждала. Вскоре он попытался выйти. Ручка наконец медленно повернулась. Теперь он знает, что заперт. Сейчас забарабанит в дверь, потребует открыть, может, даже станет умолять, чтобы его выпустили. Однако по другую сторону двери было тихо.
Она приложилась ухом к двери: ничего не слышно, но надо подождать еще немного.
Она села на кушетку. Долго он все равно не выдержит, и тогда ему будет сказано, что его выпустят, если он пообещает быть хорошим.
Пообещает?! Казалось странным просить об этом Альберта. Он и так хороший. Единственный его недостаток в том, что иногда он словно забывает, что она королева. Лорд Мельбурн, безусловно, прав: поддерживать свое королевское звание в семье не так-то просто.
Как же он долго! Ее уже снедало нетерпение. Она снова подошла к двери и прислушалась — ни звука. Удалилась и снова села, но по-прежнему ничего не произошло. В ярости она повернула ключ, открыла дверь и ахнула от удивления: Альберт сидел у окна, что-то рисуя.
— Альберт! — вскричала она. — Что вы делаете?
Он повернул к ней голову и улыбнулся.
— Из этого окна такой красивый вид.
Она не знала, как себя вести.
— Но ведь вы собирались выйти, — сказала она.
— Королева решила иначе.
Она сердито отвернулась и вышла, но через две-три минуты вернулась.
Посмотрев набросок, она одобрительно сказала:
— Хорошая работа.
— Я подарю его вам, когда закончу, — с улыбкой сказал Альберт. — Это будет напоминать вам о том дне, когда вы заперли меня в комнате.
— Ах, Альберт! — вскричала она, полная искренного раскаяния. — Я бы, пожалуй, предпочла, чтобы мне об этом ничто не напоминало.
— Почему? — спросил он, и ее опять — в который уже раз! — восхитила голубизна его глаз; она ведь, в сущности, глубоко любила его и очень жалела, что между ними происходят подобные ссоры.
Она бросилась в его объятия.
— Ну к чему нам эти бури? — спросила она.
Альберт нежно привлек ее к себе и ответил:
— Хорошо, что они хотя бы недолго длятся, а потом снова выглядывает солнце.
Это были очень умные слова, а умение Альберта оставаться таким спокойным — просто замечательным, хотя время от времени оно и выводило ее из себя.
Но объявление все же не было сделано: все вышло так, как решили королева с лордом Мельбурном.
На двадцать первый день ее рождения Альберт подарил ей красивый бронзовый чернильный прибор.
— Во всяком случае, я надеюсь, что хоть так я окажусь полезен вам в вашей работе, — сказал Альберт.
— Ах, Альберт, — вскричала она, игнорируя намек, — прибор красивый, и я буду вспоминать о вас всякий раз, как буду пользоваться пером.
В тот день она относилась к своей матери внимательней, чем обычно, потому что этого желал Альберт. И поскольку сэр Джон Конрой, бывший управляющий двором, имя которого было скандальным образом связано с именем герцогини, больше не служил у нее, это оказалось не таким уж и трудным делом. Хотя, разумеется, баронесса и герцогиня никогда не пойдут друг другу навстречу. Слишком уж много у них накопилось взаимных обид.
— Двадцать один, — заявила Виктория. — Я уже чувствую себя старушкой.
Неисправимый лорд Мельбурн сказал, что он ее вполне понимает, и выразил уверенность, что она почувствует себя гораздо моложе, когда доживет до сорока.
Был, разумеется, дан бал.
— Что это за день рождения без бала? — воскликнула королева. И так счастлива она была, кружась с Альбертом в вальсе.
— Не понимаю, почему вы не любите танцевать, Альберт, — осуждающе сказала она, — вы же бесподобно танцуете.
Она с удовольствием отметила, что он ни с кем больше танцевать не пожелал. Какой он все же душка, такой искренный в своей преданности! А ведь как ведут себя некоторые мужчины! Нет, ей с ним определенно повезло.
Впрочем, ей очень хотелось приучить его к балам, а он весь вечер то и дело поглядывал на часы, да еще и намекнул, что через два-три месяца ей вообще придется отказаться от танцев. Эта мысль действовала на нее угнетающе, поэтому она старалась гнать ее от себя прочь.
На следующий день Альберт решил, что ему надо предпринять кое-какие действия, а предварительно поговорить со своим секретарем Джорджем Энсоном насчет обуревавших его чувств. Его положение, пожаловался он, весьма незавидное. Королева ему совершенно не доверяет. Один раз она, правда, оказала ему доверие: разрешила промокать ее подпись на бумагах. От этого он чувствует себя оскорбленным, а еще ему кажется, что их браку придет конец, если королева не переменит своего к нему отношения.
