Сергей Степанов - Царская невеста. Любовь первого Романова
– Они с Гаврилой гуляют. Налили вином бельма, об угол не ударятся.
Мать имела все основания быть недовольной. В доме гостил двоюродный брат мужа Гаврила Хлопов. Он был бойчее и сметливее брата и преуспел на государевой службе. Сидел письменным головой в Тобольске и много ценных мехов вывез из сибирской земли. Потом вернулся из дальней стороны и два года сидел во Владимирском судном приказе вместе с боярином князем Иваном Семеновичем Куракиным. Приказу был ведом суд над дворянами, всякими помещиками и вотчинниками, а доходов в приказ не поступало никаких, кроме пошлин судных дел, и того с пятисот рублей в год. Но то для казны нет доходов, а боярину, двум дьякам и иным приказным просители несли посулы. И от тех посулов завелось у Гаврилы сельцо на Сенежском озере с двумястами крестьян. Сельцо доброе, и луга, и рыбный промысел, и запашки вдоволь.
Другой бы сидел безвылазно в таком раю, собирал с крестьян оброк и складывал в кубышку копеечку к копеечке, но Гаврила, подобно брату, любил гулянки. В весеннюю пору, когда закончился Великий пост и надобно было думать о севе, он взял дурную привычку навещать родню. В Коломне он гостил третью неделю, сбивая с пути и брата и всю его дворню. К ужасу матери, бражники успели опустошить малую – «полубеременную» бочку пива, ведер на пятнадцать, да и в большой – «беременной», ведер на тридцать, – уже плескалось на донышке. Вчера братья клятвенно обещали съездить и посмотреть на пашню, да как выпили с раннего утра на дорожку, так и не сдвинулись с места. Гаврила послал в слободу купить зелена вина, пили и горланили песни до первых петухов. Немудрено, что после вчерашнего братья толком не оправились.
Когда Марья вошла в горницу, дядя лежал на лавке, задрав бороду к потолку и стонал. Отец, нечесаный и неумытый, сидел за столом в одном исподнем и вяло зачерпывал деревянной ложкой тонко нарезанную холодную говядину, перемешанную с крошенными огурцами, луком и уксусом, – старинное блюдо, которое так и называлось: «опохмелье». Гостья, вошедшая в горницу вслед за Марьей, низко поклонилась и заговорила:
– Богу помолимся, вашей милости поклонимся! Каково прохлаждаетесь, добрыми поступками похваляетесь? У вас товар, у нас купец! Казною богат и собой молодец! Ваша княгиня ему под стать, не пора ли сватов засылать?
Иван Хлопов, тупо глядя на женщину воспаленными красными глазами, отодвинул от себя блюдо с опохмельем и хрипло выдавил:
– Ты… пошто… сваха, што ли?
– Сваха, точно. Сваха не простая, свахонька коренная! – подтвердила женщина и, обернувшись к Марье, сказала: – Погуляй в садочке, красна девица! Погуляй напоследок, красавица! Скоро время твое приспеет, бабью кику наденет!
Услышав ее слова, Марья опрометью бросилась вон и остановилась только у дубового тына там, где только недавно прогуливалась медленно и чинно. На нее сразу же нахлынули тысячи разнообразных мыслей. Сваха! Неужели пришла пора идти под венец?! Так скоро! Все твердили, что за последний год она вытянулась как белая березка. Но до сих пор ее называли невестой только в шутку. У нее самой и помыслов о свадьбе не было. Когда-то мечталось о рыцаре, писанном на фряжском потешном листе, но ведь то детские грезы!
Сердце подсказывало Марье, что сватовство не сулит ей ничего хорошего. У Хлоповых больших достатков нет, значит, богатый человек сваху не зашлет. А если зашлет, то разве старик, польстившийся на молодость бедной невесты. Марья представила колючую бороду, плешь во всю голову, толстое брюхо будущего мужа. Придется разувать его после пира. А в сапоге у мужа по обычаю припасена плеть, чтобы жена знала свое место. Она невольно передернула плечами. Еще не зная ни имени жениха, ни его возраста, Марья осыпала его бранными словами, которые слышала от рыбаков на берегу Оки:
– Ах ты старый старик, матерый материк! Сомов губ, щучьим зубами, раковыми глазами, посконная борода, желтая седина, а вздумал свататься к молодке. Аз тебе устрою преисподнюю. Аще велишь сделать кисло, аз сделаю пресно. Свежего хлеба тебе от меня не видать, всегда будешь черствую корку глодать!
Марье казалось диким, что чужой человек вдруг станет ее господином, которому она обязана будет повиноваться. Нет, уж лучше в тюрьму! Марья устремила взгляд на башню, в которой сидела Марина Мнишек, и невольно позавидовала узнице, которая сама выбрала своего суженого. Ах, почему нельзя обернуться вольной птицей! Почему нельзя вспорхнуть и улететь из отчего дома!
В это время в доме Хлоповых происходило следующее. Гаврила даже не поднялся с лавки, Иван же, накинув на плечи летний зипун, пытался, сколько хватало сил, поддержать приличную беседу и сообразить, что к чему. Если жених подходящий, то перво-наперво надо составить роспись приданого, а он до сих пор не решил, что даст за дочерью из платья, посуды, денег и дворовых людей. Сейчас Небылица сожалел, что так много прогулял из денег, полученных за царские шахматы. Надо было, как советовала жена, отделить часть в приданое дочери. Жаль, не послушался бабу, а теперь жених, чего доброго, заартачится, да еще ославит, что дочь бесприданница, так что потом других охотников на аркане не затащишь.
Впрочем, припрятан у него оловянный кубок с кровлею, с виду даже сойдет за серебряный. Вот он и напишет, что дает за Машкой серебряный кубок, чтобы сразу в нос бросилось. Потом, если жених и его родня приданое одобрят, следует уговориться о всяких свадебных статьях и положить срок свадьбе, а в том сговоре по обычаю написать, что ежели жених невесту в условленный срок не возьмет, то выправить с виноватого деньги. Тут надо будет крепко посоветоваться с братом и такие написать заряды, чтобы жениху немочно было пойти на попятную. Про себя Иван Хлопов решил, что потребует не меньше ста рублей и в случае чего сразу к архиерею бить челом о бесчестье.
Но сначала надо выяснить, из какой семьи жених, какой оклад ему поверстан в Поместном приказе и много ли ему достанется из родительского наследства, а также каков он поведением, вдруг пьяница или зерньщик, который вмиг спустит все приданое. Ох, не простое это дело и хлопотное, а тут еще голова гудит как медный котел.
Перед глазами Ивана Хлопова все расплывалось, но он мужественно силился разглядеть гостью.
– Что-то я тебя не припомню, – говорил он, еле ворочая непослушным языком. – Ты не здешняя, не коломенская?
– Угадал! Я из самой Москвы, града стольного, белокаменного. И на той Москве сваха первая. Знатным людям пригожа, в боярские палаты вхожа. Недавно просватала бояр Салтыковых, Бориса Михалыча и Михайлу Михалыча, государевых дворецкого и кравчего. Нашла им невест красавиц, приданым богатых, в обхождении тароватых.
