Елена Арсеньева - Еще одна из дома Романовых
Еще хорошо, что мужчин сие распоряжение не коснулось: военным дозволялось быть в мундирах. А поскольку мундиры были цветными, общая картина бала получалась не такой мрачной, хотя и вполне инфернальной: белый концертный зал, красные и зеленые мундиры – и сплошь черные платья, черные бальные башмачки, кружева, веера и перья дам… И все это сверкало бриллиантами!
Александра помнила, какой необычайно красивой показалась ей в тот вечер Элла. В сочетании ее черного платья и красного мундира Сергея было что-то вызывающее. Она почти не танцевала ни с кем, только с адъютантами мужа и с Павлом, и вышло так, что после одного из туров вальса они оказались возле колонны, за которой как раз стояла Александра, вышедшая из туалетной комнаты.
– У вас горят щеки, Элла, – раздался голос Павла. – Вас так взволновал вальс со мной, дорогая сестра?
– Будет прекрасно, – после некоторой запинки прозвучал голос Эллы, – если вы почаще будете вспоминать, что я для вас всего лишь дорогая сестра. Жена вашего брата.
– Если бы я мог забыть об этом хоть на мгновение, – хрипло проговорил Павел, – мы бы не стояли сейчас возле этой колонны… Вы не знаете, Элла, куда обычно бегут преступные любовники, в Рим или в Париж?
– Нет, не знаю, – ответила она холодно. – А зачем мне знать это, дорогой брат? И вообще… разве вы недавно не побывали и в Риме, и в Париже во время своего свадебного путешествия?
– В самом деле, – усмехнулся Павел. – Эта свадьба доставила особенное удовольствие вам и Сергею, верно? Вы получили возможность избавиться от моего опасного обожания, которое ставило вас в двусмысленное положение, а главное, вы не оставили Ники возможности выбора. Как я не понимал этого раньше? Но только сегодня я обратил внимание на выражение лица Минни, которая с сожалением смотрела на мою жену, и догадался…
– Что вы имеете в виду? – теперь в голосе Эллы появилась настороженность.
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Теперь, когда принцесса Александра замужем за вашим покорным слугой, для Ники нет другой невесты, кроме вашей сестры Аликс. Элен, дочь Луи Филиппа Орлеанского, графа Парижского, претендента на французский престол, отъявленная католичка и никогда не поменяет религию, а ведь невеста русского императора должна непременно перейти в православие. Не о Маргарет же Прусской, не о сестрице же вашего кузена Вилли можно вести речь! Во-первых, она такая же неистовая протестантка, как Элен – католичка, и тоже наотрез отказалась менять веру! А главное, Ники сразу заявлял, что лучше пострижется в монахи, чем женится на невзрачной, тощей и даже костлявой Маргарет.
– Я все же не понимаю… – Голос Эллы дрогнул.
– Нет, это я не понимал, – с горечью сказал Павел. – Вы с моим братом убили двух зайцев. Первое – теперь он может не опасаться моей к вам любви. Второе – благодаря браку Ники и Аликс, которая находится всецело под вашим воздействием, Сергей может удовлетворить свое непомерное честолюбие и начать влиять на будущего императора уже сейчас.
– Боже, я просто ушам не верю! – возмущенно сказала Элла. – Вы оскорбляете Сергея, который вас так любит?!
– Да ведь и я люблю его, но что оскорбительного я сказал? – усмехнулся Павел. – Быть братом императора и не мечтать добраться до власти – невозможно. Этим болезненным честолюбием так или иначе заражены мы все – Владимир, Алексей, Сергей, ваш покорный слуга… Другое дело, что даже Владимир и пальцем не шевельнет, чтобы подчинить интересы наследника своим интересам. А вот Сергей шевельнул… причем, как опытный кукловод, шевельнул вашими пальцами…
– Не понимаю, как можете вы оставаться нашим другом, нашим братом – и обвинять нас в холодной, бездушной расчетливости?! – почти прошипела Элла. – И вы еще смели говорить мне и Сергею о любви…
– Любовь с закрытыми, нет, даже с зажмуренными глазами – это любовь маленькой, неопытной девочки. Так любит меня моя жена. Это слепая любовь, которая не желает прозреть, – печально проговорил Павел. – Но яркий свет реальности может с такой силой ударить по глазам, что уничтожит эту любовь. А вот если видишь все недостатки любимого человека – и в то же время не перестаешь его любить, вот это и есть любовь истинная. Именно это чувство я испытываю к Сергею и… к вам, Элла. И на мое чувство ничто не повлияет. Ничто и никто. Даже отчетливое понимание того, что Вильгельм Прусский почему-то не посватался ни к одной из прелестных Гессен-Дармштадтских сестер. Почему? Не потому ли, что опасался некоей наследственной болезни, которую называют проклятием Кобургов?
– Что?! – выдохнула Элла. – Вы на что намекаете?! Мои сестры замужем, у них есть дети, здоровые дети!
– Но ваш брат Фридрих был болен! – неумолимо проговорил Павел. – Значит, кто-то из женщин вашей семьи может оказаться носительницей смертельной заразы, опасной для любой династии. Это так?
Элла пробормотала что-то невнятное.
– Вы не спорите, – с тоской проговорил Павел. – Значит, понимаете это. И понимаете, что я должен предупредить императрицу о такой страшной возможности. Лучше наследнику русского престола подождать, пока подрастет сестра моей жены, в конце концов, лучше взять в жены родовитую русскую девушку, как поступали наши предки.
– Вы еще скажите, жениться на его любовнице, этой польской танцорке, как ее, Кшесинской! – хихикнула Элла. – И не знать, кто станет истинным отцом наследника престола: сам милый, простодушный Ники – или ваш кузен Сергей Михайлович, который в Кшесинскую отчаянно влюблен? Или вовсе ваш обаятельный дядюшка – великий князь Владимир Павлович!
– О, да вы хорошо осведомлены, – усмехнулся Павел.
И даже Александра, как ни была она потрясена подслушанным, невольно усмехнулась этой осведомленности Эллы, которая всегда брезгливо морщилась, стоило ей услышать хотя бы намек на какую-нибудь придворную сплетню. А тут, глядите-ка – выпалила столько…
– У меня есть глаза и уши, – зло сказала Элла. – Я вижу то, что происходит, и слышу то, о чем говорят. Кроме того, у меня есть разум! И он позволяет мне делать верные выводы даже о том, о чем не говорят вслух! Если бы я была мужчиной…
Павел фыркнул:
– Умоляю вас… Не подвергайте мое воображение такому зверскому насилию! Вы – мужчина? Вы, с вашей красотой, очарованием, нежностью.
– С таким умом и с таким характером, – непримиримо дополнила Элла. – И все же… Если бы я была мужчиной и любила женщину так, как любите, по вашим словам, меня вы, я бы для начала задумалась, почему это она и ее муж дали друг другу слово никогда не быть друг для друга не чем иным, а только братом и сестрой? Почему они решили соблюдать вечную девственность?
– Боже мой, Элла… – простонал Павел. – Вы хотите сказать, что…
