Время ласточек - Екатерина Блынская

– И Мясушко! И Васька! Им просто скучно. Магнитофон Васька крал из хаты, как мы в Харьков ездили? Крал.

– Ну вернул же потом…

– Вернул! Конечно! Японские детали забрал, а насовал туда черт-те чего.

Лиза зарыла нос в черную шерстку Майка. Ну что же… Был такой случай. Но Ваське тогда было тринадцать… Потом его бабка стыдилась за проделки дурачка-внука, а он еще лез целоваться.

На новом месте предстояло много работы: побелить расцветающий сад, сделать грядки, посадить картошку, подправить сараюшку для кур. И иногда придется ездить в обуховский дом, потому что там-то картошка уже посажена, да еще как… Под плуг, с веселой соседской помощью, с красным борщом и посиделками… Ее тоже нужно будет копать. Много дел.

Успеть желательно до осени. Осенью Лиза должна ехать учиться. Куда – она пока сама не знала. После отчисления из театрального училища в творческий вуз больше не хотелось, но учиться было нужно, а в девятнадцать лет выбирать слишком долго нельзя.

Кот мурчал на руках, мяукал и выворачивал голову на все звуки. Все ему было ново. Округлив глаза, он вытягивал шею, снова подныривал под волосы хозяйки и пыхтел.

– Ничего, Майкуша, я тоже волнуюсь. Я тоже здесь впервые. Привыкнешь, найдешь себе жену, и не одну… Пойдут у нас тут мавры-Пушкины… И будут еще приходить соседи алименты с нас спрашивать… – успокаивала его Лиза.

Внезапно за воротами сильно зашуршало, стукнуло и несколько раз пыхнуло. Это соседская корова, возвращаясь домой, хватила травы под забором новых дачников, наедаясь напоследок. Раздался щелкающий звук, и кот, больно оцарапав Лизу, метнулся вверх, на столбик, поддерживающий вьющуюся плеть винограда, а оттуда на жестяную крышу веранды. Лиза, почесав оцарапанную шею, дернула тяжелые деревянные ворота. Они со скрипом отворились.

Бело-рыжая корова, приподняв голову, мыкнула почти ей в лицо. Лиза, скорее от неожиданности, прижалась к доскам ворот.

– Ты шо, шальнуха… мычишь… топай… топай… – услышала Лиза голос из палисадника.

Она повернула голову, и тут же ее оглушил щелчок. Корова, топнув двумя ногами, резко вывернула от ворот и помчалась на дорогу, подняв хвост.

– Шо, теперь и яблок у вас не потыришь… Беда какая…

Из палисадника, где, усыпанные белыми цветами, росли две старые, раскоряченные от времени яблони, вылез молодой человек – в плаще до самых сапог и одетый так, будто его забросили в нынешнее время откуда-то из далекого прошлого. Он тащил за собой огромную плеть, заплетающуюся в густой поросли травы, прижимая к груди несколько красных тюльпанов с махровыми лепестками.

Лиза заметила, что он, может быть, чуть старше ее. Только на других деревенских, которых она видела до того, был не похож. Посчитав, что разглядывать его стыдно, она потупила глаза и ждала, когда парень заговорит сам. Видимо, он был не из скромников и, нагло оглядев Лизу, привалился к облущенному штакетнику палисадника.

– А вы к нам надолго? Дачу купили? А Вертолетчик будет приезжать? Вам работник не нужен? – спросил он Лизу сразу обо всем. Голос его был мягкий, подходящий под его тонкую неместную внешность.

– Работник? – Лиза потерла покрасневшую шею двумя пальцами, взглянув наконец на собеседника. – Мы же дачники… Думаю, не нужен… Мы до сентября, а потом уедем.

– А вы спросите у вашего батька. Чи* у кого там…

Треск дерева и радостный вопль Нины Васильевны возвестили победу Григорьича над дверью.

– Лизка! Идем, отец дверь открыл!

Лиза наклонила голову и сказала с досадой:

– А вот это… плохо – тюльпаны красть в чужом палисаднике.

– Ну, тут никого не было… Да и это я невесте своей… Она ваша соседка. Лелька. Такая вот… бокатая*… А больше цветов пока не наросло нигде. А у вас их завал. Гляньте сами. Там этих тульпанов красных… хучь* могилку засыпь.

– Невесте… – улыбнулась Лиза. – Тогда берите, я не жадная, берите, если хотите. Вы что тут, пастух?

– Да, что-то наподобие.

Лиза кивнула:

– Хорошая профессия, а я боюсь коров. Они большие. Я Лиза. А вас как?

– Меня Глеб.

– Непривычное имя для деревни.

Глеб вздохнул.

– Да я и не местный. Так, волей случая занесло. Теперь, видно, навсегда… Дзякую* за ваши лохматые тульпаны.

Лиза, молча отвернувшись, толкнула воротину.

Глеб, достав из кармана семечек, поплевал, прислушиваясь, что делается у дачников, и неслышно пошел к дому.

Две подросшие рыже-белые телки лесника бежали ему навстречу, думая еще попастись.

– А н-ну! Недраные*, пошли до кордона!* – нарочно погромче крикнул Глеб и так отчаянно завернул плетью, что телки припустились бежать, как сайгаки*.

Нина Васильевна уже гудела из пустого дома гулким голосом, который бывает только в необставленном и просторном жилье.

Григорьич возился с вырванным с корнем замком, ковыряя отверткой в ржавой ране личинки.

– Кот-то рванул в хату, – сказал он задумчиво. – А ты трепешься… с кем-то.

– Брось ты свои жаргонизмы, не в хату, а в дом! Мне только что один перец сказал знаешь что? Дзякую! – усмехнулась Лиза. – В Обуховке даже бабки так не говорили. Дзякую!

– Ну, тут же суржик*, чего ты хочешь, тоже, считай, пограничье. Было время, когда мы с мамкой были молодые… Сами так балакали. А потом, видишь, набрались города этого…

– Понятно.

– Иди в хату, – строго сказал Григорьич. – И помни, что ты сама на четверть хохлушка! Да! И волоса заплети, ходишь как ведьма.

Лиза, пнув обломанный кусок дверного косяка, вошла в старый дом, с сегодняшнего дня ставший им своим.

Снаружи он казался совсем маленьким, а внутри удивил простором. Две комнаты, как у всех местных сельских домов, узкая печь груба*, отапливающая пятую, внутреннюю стену, камин в дальней, вулишной* комнате и плита в городней*, выходящей на огород.

Нина Васильевна, чудом оказавшаяся в доме, где прошло ее детство и юность, чуть не плакала от чувств. Тридцать лет назад, когда молодая Нина рванула в город учиться, отец ее повесился с горя, а мать продала хату сумским, а сама уехала на Урал к сестре, где тоже вскоре заболела и умерла. С тех пор много снился Нине Васильевне этот домик, выкрашенный голубой краской. Он и сейчас такой, Вертолетчик только веранду кирпичную пристроил и камин зачем-то.

– Романтический человек. И на кой в летнем доме сырь-то разводить этим камином, – шипела Нина Васильевна, радуясь в душе возвращению восвояси.

В маленькой веранде можно было спать, а еще там стояли стол со стульями. В небольшой кладовке – чугунная обшорканная ванна. Там обычно местные жители устраивали кухню, а есть уже было негде. Москвичи же решили ванну выбросить, построить летний душ, а