Ты, я и море - Алина Горделли
— Неделю назад…
— Ну хоть с этом повезло, — облегченно вздохнула Эдит, — а…. а ты понимаешь почему?
— Как же мне понимать, если мне понимать не полагается! — отрезала Минни.
Эдит поджала губы и тяжело вздохнула, собираясь с мыслями.
— Для того, чтобы на свет появились дети, — начала она, — вы ведь хотите детей?
— Не увиливай, мама!
— Ну вот. Ээээ…. ээээ… для этого часть его тела должна войти в тебя! — скоропалительно выпалила Эдит и выдохнула, будто бы выдулся большой воздушный шарик.
Теперь они обе сидели пунцовые. Но, благодаря Давиду, Минни уже знала, что именно должно войти.
— Это будет больно, неприятно? — еле слышно пролепетала Минни.
— В первый раз — да, — мягко ответила Эдит. Она уже взяла себя в руки, так как самая тяжелая часть разговора была позади. Эдит, правда, неприятно удивило то, что Минни не спросила, о какой именно части тела шла речь.
— У порядочных девочек, — с ударением на слове «порядочных» произнесла Эдит, — там есть препятствие, и, когда оно рушится, то бывает достаточно больно, и бывает кровотечение.
— Но потом уже намного легче, — добавила она поспешно. А ну как опять откажется замуж выходить ее странная младшая дочь! — Зато у вас будет ребенок!
Минни ужаснулась:
— Много крови?!
— Да нет, совсем немного… — Эдит встала, разговор этот был тягостным, и она не была уверена, что полезным. Минни казалась расстроенной и подавленной.
— Минни, детка, мир так устроен со времен Адама и Евы, и от первой брачной ночи еще никто не умирал! Я пойду присмотрю за прислугой! — и Эдит поспешно сбежала.
Последняя фраза матери, несомненно, указывала на верный масштаб рассматриваемой проблемы — испокон веков через это проходили несметные поколения женщин — но Минни от этого легче не стало.
Ничего себе «не умирал»! Она-то надеялась и рассчитывала на блаженство, которое уже испытыла от его поцелуев и ласки, а не на операцию без наркоза! Как же так?! Почему же ее так тянуло к нему, почему так жаждали ее грудки прикосновения его пальцев, его губ, почему же так упоительны были его поцелуи, сам запах его тела, мягкость его теплых губ, чуть солоноватый вкус его рта. Для того, чтобы как мотыльку попасться в ловушку и сгореть в огне?! Сгореть от боли и стыда, вместо ожидаемого упоения? Зачем же тогда его объятия и поцелуи обещали это блаженство и счастье? Значит, все-все обман?! Мужчинам одно удовольствие, а женщины живут с ними, играют в счастливые семьи, притворяются ради детей, ради того, чтобы не остаться одной, не стать чьей-то приживалкой, иметь еду на столе, наряды в шкафу и побрякушки на пальцах? То есть продаются, ничего не получая взамен?! Ну да — тех же детей, конечно …
Минни упала на постель ничком, из глаз ее лились непрошеные слезы. Она была физически крепкой и здоровой девушкой, и боли или неловкости она не боялась. Самым страшным было потерять свое только что обретенное восторженное чувство, свою юную безмятежную любовь. А как ее не потерять, если тот, кого любишь, принесет тебе боль и унижение? Неужели она разлюбит своего милого Ушастика, своего Артура? Зачем же нужна была эта свадьба, лучше бы все осталось как было! Лучше уж выйти замуж за Чарльза и продолжать его не любить, чем разлюбить Артура!
Минни вспомнила его глаза, легкость прикосновений, мягкие губы, то, как он нежно и осторожно ее касался, как все время заботливо заглядывал в глаза, проверяя, хорошо ли ей, — и резко поднялась. «Нет не верю! Не может он меня обидеть, сделать больно, или даже просто неловко, неприятно! Кто угодно, только не он! У нас все будет по-другому. Вот пусть от Адама и Евы у всех было так, а у нас будет по другому!» — упрямо решила Минни, утирая слезы. «Мой милый, добрый, нежный Ушастик!» И ей так захотелось, чтобы Артур оказался рядом прямо сейчас. Прижаться бы к нему, устроиться у него на груди, и он бы ей сам все-все рассказал, успокоил и убаюкал. И совсем ей было бы не стыдно узнать обо всем именно от него. Вот с родной матерью было стыдно говорить, а с ним — нет! Надо, надо было обо всем спросить его самого!
Но Артура рядом не было, и она даже не знала где его искать, если бы и осмелилась. Скорее всего, он вернулся в Болтон.
Все равно необходимо узнать «второе мнение», как говаривал доктор Джоунс, лечивший папу от подагры. Но чье? Оставались только сестры. Муж Элинор серьезно болел, его присутствие на свадьбе было под вопросом. Ей, конечно же, сейчас не до переживаний Минни. О Мэгги даже речи быть не могло: ее муж идеально подходил для роли «постельного обидчика». А вот Лиззи, кажется, была счастлива со своим Брауном. Во всяком случае, она всегда казалась улыбчивой и довольной жизнью. Значит Лиззи — так тому и быть.
За пятичасовым чаем Минни осведомилась, успели ли отправить приглашения сестрам, и, узнав, что нет, предложила свои услуги.
— Мне хочется самой пригласить Лиззи, мама. А открытки для Элинор и Мэгги я оставлю ей, — заявила Минни безапелляционным тоном.
Эдит поджала губы, она поняла, в чем дело. Однако перечить Минни было опасно: на кону ведь стоял не только ее брак, но и помолвка Макса с Клементиной Сэссил.
Поэтому в шесть часов вечера Минни уже стучала подвесным молотком у двери скромного особняка Браунов. Ей повезло — дома оказалась одна Лиззи: ее муж и девочки уехали навестить родителей Роберта. Лиззи обрадовалась неожиданному визиту сестры, велела приготовить чаю с пирожными и галетами. Ей не терпелось расспросить Минни о женихе, о скоропалительном браке, она сгорала от любопытства. Но Минни удалось перехватить нить разговора.
С гордостью поведав сестре о военных и профессиональных достижениях жениха, его храбрости, честности и и принципиальности, доброте и сострадании (Лиззи при этом добродушно улыбалась восторженным речам влюбленной девушки), Минни сражу же перешла к делу.
— Лиззи, мы уже целовались…
— Ух ты! — вклинилась Лиззи полуосуждающе, но и с восхищением.
— … и мне очень хорошо с ним. Но мне все-таки надо знать,
