Жаклин Монсиньи - Флорис-любовь моя
Царь накинул на плечи шубу, поданную Ромодановским. Посмотрев наверх, он увидел маленькие фигурки Флориса и Адриана; он махнул рукой, словно отвечая на приветствия, но на самом деле жест этот он сделал детям. Затем он заметил Максимильену — она бежала к нему в бальном платье, с обнаженными плечами.
— Ты простудишься, любовь моя, — прошептал он.
Слезы, замерзшие на щеках Максимильены, походили на алмазы. Он услышал ее слова:
— Ты жив, Пьер! Боже, как я испугалась!
— Да, да, я жив.
И тут Петр почувствовал, что земля уходит у него из-под ног; любимый им Петергофский дворец бешено закружился перед глазами; вдруг возникли ставшие очень серьезными лица Флориса и Адриана — и он рухнул к ногам Максимильены и Ромодановского.
13
Все церкви были заполнены народом, возносившим молитвы за царя. Петр Великий умирал: он отчаянно боролся со смертью в своем дворце, силясь изгнать смертельный холод, цепко державший его в объятиях. В сознание он уже не приходил, и Екатерина изнывала в тревожном ожидании.
— Только бы он не успел назначить наследника!
Запершись с Меншиковым, она просчитывала, какие полки выступят на ее стороне.
— На всякий случай выдай им водки и удвой жалованье от моего имени, Александр.
Меншиков, посеревший от страха, безмолвно поклонился. Кто одержит верх? Так ли плох был царь, как утверждали?
Максимильена, сидя с детьми, ждала, когда позовет ее Петр. Каждый час к ней приходил с вестями Ромодановский. Она думала не о себе и не о своем будущем, а только о судьбе Флориса и Адриана. Пыталась вспомнить забытые уже молитвы, чтобы спасти любимого. Флорис с Адрианом не шумели, сознавая, что происходят очень важные события — это случилось в их жизни впервые. Поэтому и сами они никогда еще не были столь благонравными. Об их вчерашних похождениях никто не вспоминал, а они боялись задавать вопросы.
Вновь появился заплаканный князь:
— Максимильена, доктора сказали, что царь безнадежен. Вам надо приготовиться к бегству.
К бегству? Во взгляде Максимильены выразилось изумление — она явно ничего не способна была понять, и Ромодановскому пришлось слегка встряхнуть ее.
— Максимильена, императрица жаждет мести. Умоляю вас, выслушайте меня. Вернитесь же на землю!
— О, князь, я никуда не поеду. Вдруг он придет в себя? Я должна быть рядом. Сейчас при нем сановники. Но я хочу быть здесь, если он позовет меня.
И на лице Максимильены появилось хорошо знакомое Ромодановскому упрямое выражение.
— Да, я знаю, что вас не переубедить. Но позвольте мне по крайней мере распорядиться, чтобы собрали ваши вещи.
Максимильена равнодушно кивнула. Князь позвал Ли Кана, Федора и Грегуара:
— Пусть детей оденут, а женщины уложат вещи… их должно быть как можно меньше! Надо взять провизию и спрятать золото с драгоценностями. Дверь охраняйте. Никого не впускать, кроме меня!
— Что происходит, Верный Князь? — спросил Ли Кан.
— Царь умирает. Графине, а главное, малышу, угрожает месть императрицы, — промолвил он в ответ, обливаясь слезами.
Федор поклонился и решительно заявил:
— Ты можешь рассчитывать на нас, князь.
— Мы будем защищать ее до последнего вздоха, — добавил Грегуар.
Ромодановский, пристально посмотрев в глаза каждому из троих, произнес:
— Да, я верю вам, храбрецы!
И он бросился бегом к императорскому дворцу, к спальне, где все еще боролся за жизнь Петр. Часы шли за часами, невыносимо тянулось тревожное ожидание, и вот царь открыл наконец глаза; увидев склонившегося над ним верного Ромодановского, он прошептал:
— Максимильена… Флорис…
— Я немедленно пошлю за ними, государь!
— Нет… нет… времени не осталось. Слушай, — с этими словами царь схватил князя за отворот камзола, притянув его к себе, чтобы никто не мог подслушать, — я хочу, чтобы Флорис царствовал после меня… сейчас я подпишу указ, прикажи принести бумагу…
Ромодановский сделал знак одному из слуг, и он принес бумагу, перо и чернильницу. Силы Петра таяли, но в глазах по-прежнему угадывалась мощная воля.
— Слушай же, слушай, у меня мало времени… сокровище для Флориса… зарыто в Дубино, в оранжерее… возле кадок с апельсинами… под статуей Дианы… лук нужно повернуть к югу, тогда постамент повернется, и откроется лестница…
Царь задыхался, и шепот его уже больше походил на хрип:
— Там сокровище… ты сам решишь, когда… в этом подземелье… потайной ход… к Петергофу…
Предсмертный пот выступил на бледном лбу Петра, черты лица заострились, вокруг глаз появились черные круги.
— Скажи Максимильене… пусть простит… цыганка знала… про меня и про сына… бумагу, скорее бумагу.
Князь знаком подозвал графа Толстого и графа Шереметева, дабы те поддержали царя и выслушали его последнюю волю. Петр уже сипел; смерти он не боялся — с ней он встречался лицом к лицу на полях сражений. Он вновь видел Полтаву, схватку с Карлом XII, видел Баку, отчетливее всего Баку… черный цветок… дуэль с султаном Удемиком… Флориса… Максимильену… первую свою встречу с ней… Все проносилось перед ним с бешеной скоростью: Максимильена в Версале… на улице Кенкампуа… затем убитый царевич… и императрица, которую он не успел покарать. Петр попытался заговорить, отдать распоряжения, но из горла его вырывался только хрип. Ромодановский сунул ему перо между пальцев; царь дышал с трудом, но все же вывел своим крупным детским почерком: «Отдать все Ф…»
Перо выпало у него из рук. Присутствующие переглянулись. Какое имя хотел написать царь? Ромодановский сотрясался от рыданий.
— Говорите же, государь, назовите имя того, кому отдаете трон.
Петр смотрел на князя, но уже ничего не видел. На губах его блуждала улыбка — ему вновь привиделся Флорис, на балюстраде, среди цветов. Он подмигнул сыну, и все пропало — темнота навалилась на него. Бояре опустились на колени: «Царь умер, не назначив преемника». Ромодановский в последний раз взглянул на своего императора, своего друга, и закрыл ему глаза. Говорить никто не решался, но в царских покоях уже раздались причитания. Внезапно в спальню вошла в сопровождении Меншикова Екатерина, предупрежденная одним из своих шпионов. На лице ее была написана притворная скорбь. На улицах пьяные солдаты, карманы которых были набиты золотыми монетами, вопили во все горло:
— Да здравствует наша царица, пусть правит нами, ее желаем!
Сановники содрогнулись. Ни в одном королевстве мира жена не наследовала мужу. Кто-то осмелился назвать имя царевны Елизаветы, дочери Екатерины и Петра, однако императрица только усмехнулась в ответ:
— Посчитайте, сколько полков стоит за меня. Если надо, они вас всех перережут.
