Джулия Стоун - Прихоти фортуны
Он не мог двинуться с места, он рыдал, падал на колени, раскинув руки в белом одеянии монаха, с символом инквизиции на пальце. Он молил Христа освободить его от чувства, терзавшего воспаленный разум и плоть, дать силы служить Ему Одному, дабы исполнить предначертанное. Слезы стекали на его выбритое лицо, чувственные губы, он закрывал глаза. Но образ, который так томил графа, не покидал его.
Ночь на маяке, когда Этьен де Ледред был как больной, разбойник, трепещущий перед своей жертвой, возвысившийся и униженный преступной любовью, преступной, ибо в Жанне он видел Божество. Когда ее привезли в доминиканский замок, граф едва не сошел с ума от страха за жизнь прекрасной простолюдинки, морской грезы, стоившей ему таких мучений. Граф знал, что обвиняют ее в колдовстве, и ясно понимал, чем это грозит. Теперь он молил Бога о спасении для бедной девушки, просил покорно, как о великой милости.
Несколько дней назад в час отчаяния граф спустился в подземелье, в его жуткие смрадные переходы. Он не знал, зачем туда шел. Дважды отвергнутый своей возлюбленной, он любил ее все сильнее – он, сидящий по правую руку великого инквизитора, тайный советник «узника Авиньона», могущественный подданный римской церкви, бывший до «отречения от мира» приближенным короля, перед которым склоняла голову знать, сильнейший среди вассалов, почитающий своего суверена. Рыцарь де Ледред угасал. Это проявлялось в раздражительности, вялости движений, поступи, в угасшем взгляде. Он был подобен человеку, медленно умирающему, и он видел, что так же медленно умирает она, его возлюбленная.
Граф де Ледред поклялся, что не позволит совершиться чудовищному преступлению, пламя не коснется нежной плоти. А потом пусть будет по воле Господа: он утолит свою страсть в объятьях этой гордой девы, либо его также сожгут, как еретика. Да свершится!
– Сегодня утром мы будем в гавани Антиба. Я найму корабль, и мы покинем эти гиблые места, где ты так страдала. Я окружу тебя заботой и лаской. Ты скоро исцелишь свои раны – не правда ли? – раны плоти и души. Я буду с тобой в любой ипостаси, как только ты пожелаешь. О, Жанна, сердце мое!
Так говорил Этьен де Ледред, с нежностью глядя на девушку, которая, завернувшись в его плащ, сидела на берегу, и длинные волосы, похожие на медных змей, чертили зигзаги на песке. Он только угадывал ее силуэт; странная аметистовая дымка окутывала все вокруг, происходило неуловимое движение, поднимались и беззвучно рассыпались в прах крепости, сотканные из брызг тьмы. Слышался шум и плеск волн, и фырканье коня, укутанного мглой.
Граф опустился на колени в мягкий песок рядом с Жанной, и откинул плащ с ее плеча. Она подняла лицо, белки ее глаз блеснули в темноте.
С моря подул сильный ветер, открылась луна. Облака, похожие на дев и крупы, бьющихся в агонии лошадей, уплыли на север, и призрачный свет залил пустынное побережье. Извиваясь, уплыла кромка берега, и узкая серебристо-белая полоса с нежно-зеленым кантом предвещала восход.
Жанна безмолвствовала. Рыцарь не знал, о чем она думала, какие секреты открывались ей в аспидно-синей дали, где сверкали тысячи отраженных лун. Наконец она перевела на него взгляд, и де Ледред увидел, что она улыбается.
Не в силах более сдерживаться, он привлек Жанну к себе, чувствуя ее страх. Она поняла его желание по изменившемуся лицу, глазам, которые были как две пропасти. Горячая рука коснулась шеи девушки, и Жанне показалось, что страсть графа способна испепелить.
Почувствовав ее испуг, он отнял руку и грустно покачал головой.
– Нет! Нет, Жанна. Я не трону тебя, если только ты сама не пожелаешь. Да хранит меня Господь от вероломства!
– Граф! Я преклоняюсь…
Их руки тихо скользили по лицам, вдоль волос, похожие на летучих мышей. Они были как слепые и наслаждались прикосновениями. Жанна наклонилась к рыцарю, у которого кружилась голова. Они изучали друг друга безмолвно.
В обстановке постоялого двора, в окружении постоянного меняющихся лиц, мужчин, обладающих разного рода достоинствами, Жанна не была целомудренна. Но все же она была девственницей, и еще ни один мужчина не коснулся ее юности. И вот теперь она была полна знанием, спавшим в глубинах ее женской природы, смутными предчувствиями будущих наслаждений, и наслаждения этой минуты, похожего на легкую щекотку внутри просыпающегося лона.
Ей казалось, что для нее хватит прикосновений, ласк, порхающих по ее коже. Связь с мужчиной представлялась ей актом насилия, грубой эксплуатации женских недр. Этьен вдыхал аромат ее волос, кожи, отполированной лунным светом, мышцы его дрожали от прикосновений к женщине и пробудившаяся мужская сила томила его.
– Скажи! Скажи, Жанна, питаешь ли ты чувство ко мне? Любишь ли ты меня? – спрашивал Этьен прерывающимся шепотом.
Жанна молчала. Она не знала, что ответить, она вся обратилась в слух. Страх снова вернулся. Неопытность стесняла ее. Он покрывал ее поцелуями, огненными и жадными, он будто наносил ей раны и зализывал их языком. Жанна поняла, что ей предстоит расстаться с девственностью, и пожелала этого.
– Останемся, – сказала она. – Здесь хорошо.
Граф отстегнул перевязь, и меч упал на песок. Дрожащими руками он раздел ее донага. Жанна хотела прикрыться плащом, но он удержал ее. Он смотрел на тонкое гибкое тело, глаза его блестели. Он уже не был нежен. Он задыхался. Его горячие руки стали касаться ее бедер, ног, она тихо вскрикнула, а дыхание приобрело несвойственную девушке хриплость. Вдруг Этьен в яростной страсти обнажился сам, и они упали на песок, сплетаясь руками и ногами.
Все произошло естественно и без стеснений, они смотрели в глаза друг другу, и это было похоже на насилие. Лицо Жанны исказила гримаса боли, она пронзительно вскрикнула, и этот крик подхватила острокрылая птица, метнувшаяся над шумным, пенящимся морем с сапфировой полосой на горизонте. Этьен смотрел на свою возлюбленную с восторгом удовлетворения, проистекавшем из его горячих чресел.
* * *Алое солнце поднималось над Средиземным морем, огненный диск перечеркивал черные силуэты птиц, и это было похоже на метущиеся сердца.
Всадник, державший в объятиях девушку, плавно удалялся по побережью виноцветного неба, пока не растаял в дымке. Они молоды, влюблены, они едва избегли смерти. Но перед ними стоит нелегкая задача – спастись от инквизиции, ибо паук оплел уже всю Европу. Предоставим же им море, парусники, острова. Быть может, они найдут пристанище в Египте, или в Поднебесной Империи, что лежит за краем земли.
Позорная охота на ведьм будет продолжаться в Европе еще три с лишним столетия, сея вокруг смуту и ужас, укореняя в среде верующих садистское отношение к женщине, предательство, равнодушие к человеческой боли и страданиям. Процессы против ведьм – это образец зверств, неподвластных осмыслению, обличение римских пап, освящавших эти преступления.
