Автор неизвестен - Сад плененных сердец
Я положила тебя там на террасе дворца, а сама удалилась в сторону города. Налюбовавшись блеском празднества, я зашла к своим родным и испытала радость свидания с ними. Затем я пошла в храм, поклонилась богу Шиве, владыке трех миров, и, со страхом вспоминая о своем проступке, стала молиться владычице Амбике, его супруге, сердце которой известно своею милостью к существам, ей всецело преданным. И вот она, божественная дочь Гималая, с милостивою улыбкой обратилась ко мне со словами: «Не страшись, милая моя! Ты можешь теперь вернуться к своему супругу. Срок проклятия, тяготевшего над тобой, миновал». В тот же момент я снова оказалась во всеоружии всех своих сил и способностей. Тогда я вернулась туда, куда положила своего юного брамина, и, лишь только на него взглянула, сразу безошибочно признала в нем тебя.
«Как! Это мой собственный сын Прамати, дражайший друг моего милого Артапала. Как же это я, негодная, не узнала его и обнаружила такое к нему равнодушие! Кроме того, он уже успел влюбиться, да и царевна, со своей стороны, любит его, такого красивого молодого человека. И тот, и другая лишь представляются спящими. И стыд, и страх мешает им открыться друг другу. Теперь мне необходимо уходить. Молодого человека я возьму с собой. Тайна его посещения пока что будет сохранена. Она тронута любовью к нему и не проронит ни словечка ни подругам, ни служанкам. Впоследствии случай ему представится, и он сумеет найти надлежащие пути для того, чтобы добиться своей цели». Приняв такое решение, я пустила в ход свои чары, усыпила тебя и принесла обратно на постель из листьев и ветвей. Вот что произошло! Теперь прощай, я возвращаюсь домой к стенам отца твоего».
При этих словах я встал, приложил ко лбу сложенные вместе ладони. Она же несколько раз меня обняла, прикоснулась к голове, поцеловала в щеки и, расстроенная приливами любви ко мне, удалилась. А я, будучи весь во власти пятистрелого бога любви, пошел обратно в Шравасти.
Продолжение рассказа Прамати
По дороге я зашел в большой купеческий поселок, где в это время происходил петушиный бой. Следившие за ним купцы страшно шумели; я подошел, смешался со зрителями и, увидав, на каких условиях начинается бой, невольно усмехнулся. Сидевший около меня какой-то старый брамин, по-видимому, старый плут, потихоньку спросил меня, почему я, собственно, смеюсь.
Я ему ответил: «Как же это на самом деле: на восточном кону стоит петух нарикельской породы, несравненно более сильный, и против него на западном кону выпускается людьми, которые, очевидно, ничего не понимают, петух балакской породы!»
Тогда старый брамин, который отлично это понимал, проговорил: «Молчи! Не стоит учить дураков!» — и, вынув из кожаного мешочка бетелевый пакетик вместе с кусочком камфары, предложил мне и стал занимать меня в течение некоторого времени разного рода интересными рассказами.
Между тем бой двух петухов развивался и достиг высшей степени ожесточения. При каждом ударе одного из них державшая за него партия поднимала такой крик, что, казалось, зарезали льва. В конце концов петух западного кона был побит. Тогда мой старый плут-брамин, обрадованный тем, что победила та сторона, за которую он держал, и благодарный мне за то, что я не расстроил его планов, превратился в моего друга, хотя мы по возрасту и очень мало подходили друг к другу. Он в тот же день пригласил меня к себе на дом, предложил мне купание и угощение, и на следующий день, когда я продолжал свой путь к Шравасти, он вышел провожать меня. На прощание он сказал: «Если будет в чем-либо нужда, вспомни обо мне!» Затем мы расстались как друзья, и он вернулся к себе.
Я же достиг Шравасти и, усталый от дороги, прилег отдохнуть в парке, прилегающем к городу, в беседке, покрытой вьющимися лианами.
Меня разбудил крик лебедей. Я встал и увидал идущую на меня молодую женщину, у которой на ногах шумели звенящие ножные браслеты. Она подошла ко мне. В руках у нее был написанный на полотне портрет какого-то мужчины, похожего на меня. Она по очереди смотрела на меня и на него и, наконец, остановилась на некоторое время не то с удивлением, не то с сомнением, не то с радостью. Я также был поражен сходством портрета со мною, и, желая узнать, что заставляет молодую женщину искать чего-то и так меня рассматривать, ибо без причины это быть не может, я решил вступить с нею в разговор.
«Зачем, на самом деле, утруждать себя и так долго стоять на ногах? — сказал я. — Не присесть ли нам? Вот, например, это прелестное местечко в этом дивном парке, оно всем одинаково принадлежит, и потому, заняв его, мы ничьих прав не нарушим!»
Она улыбнулась, сказала: «Благодарю вас» — и присела. Между нами завязался разговор о разных предметах и, между прочим, о местных происшествиях. Втянувшись в разговор, она спросила меня: «Ты, наверное, чужестранец. Видать, что ты как будто устал от путешествия. Если ты не считаешь это неудобным, то сделай милость, отдохни сегодня у меня в доме».
«Ах, милая моя, — сказал я, — это не только неудобно, а весьма даже удобно!» И я последовал за ней. Придя к ней в дом, я был принят, как царь. После купания, угощения и тому подобных благ мы расположились с ней в приятном уединении, и она меня спросила: «Скажи, благородный господин! Во время твоих скитаний по белу свету не случилось ли тебе испытать чего-нибудь непонятного?»
У меня мелькнуло в душе: «Ого! Это хорошее начало! Наверное, это одна из подруг молоденькой царевны, которую я ведь видел окруженной всем сонмом ее приближенных. На картине же этой изображена, кроме того, и верхняя терраса с натянутой над ней белой завесой, а также и очень широкая, белая, под цвет осенних облаков, постель и лежащая на ней собственная моя фигура со слипшимися во сне глазами. Поэтому я догадался, что дело тут в следующем. Бог любви довел также и царскую дочь до такого состояния, что она, нестерпимо страдая от огня любви и не будучи в состоянии найти себе место, подверглась настойчивым вопросам со стороны подруг о причинах ее страданий. Не желая прямо сказать, в чем дело, она дала, однако, достаточно ясный ответ посредством ловко придуманного маневра, а именно с помощью этого моего портрета. Если она задает мне вопрос о том, не случилось ли со мной чего-либо непонятного, то это потому, что мое сходство с портретом вызвало в ней догадку. Я расскажу ей всю правду и рассею все ее сомнения!»
Приняв такое решение, я сказал: «Госпожа дорогая, дайте мне этот портрет». Она передала его мне в руки. Тогда я взял его и изобразил на соответственном месте той же картины также и ее, мою возлюбленную царевну, притворяющуюся спящей и находящуюся в смятении сильного порыва любовной страсти. Нарисовав ее, я прибавил: «Когда я спал в дремучем лесу, то я видел вот такую именно молодую женщину спящей рядом с таким мужчиной. Должно быть, это сон!» Она обрадовалась, стала подробно меня расспрашивать, и я рассказал ей все происшествие со всеми подробностями. Со своей стороны она мне расписала все разнообразные проявления чувства, вызванные у царевны, ее подруги, моим появлением.
