Эжени Прайс - Свет молодого месяца

Перейдя через площадь, Хорейс направился к хорошо теперь знакомому берегу На четырех милях освещенной набережной даже ночью была постоянная суета; корабли, люди, груз, — все это было в постоянном движении в порт Нового Орлеана и из него. Тот тошнотворный ужас, который он испытал при разговоре с Дэвисом, постепенно сгладился, он спешил между высокими грудами тюков хлопка и штабелями бочек с мясом, устремив взгляд на изгибающуюся линию кораблей и лодок, выстроившихся в два и три ряда вдоль набережной. Корабли разных размеров, разных цветов, разной формы. Серые паруса океанских судов были свернуты, флаги поскрипывали на ветру, и ему хотелось поговорить с каждым иностранным моряком, бежавшим по сходням, чтобы за несколько минут узнать, как живется в той стране, которую каждый называл своей родиной. Он тоже был одинок в почти чужом городе, и ему надо было найти место, которое было бы для него домом.

Дальше по набережной на водах Миссисипи качались… плоскодонки и килевые лодки, и суда помельче; на палубах этих судов были люди из западных районов страны, грубо одетые, неотесанные, одинаково готовые вступить в драку или заключить торговую сделку. Он обходил груды табака, пеньки, бочонки со свининой и соленьями, ромом, дегтем и кофе. Легко узнаваемый аромат кофе вызвал у него тоску по дому, но не по дому отца, а по своему углу — месту, которого он не нашел. Когда стал виден дальний конец набережной, он повернул назад.

Ветер переменился, и свет фонарей и ламп вдруг сосредоточился на множестве белых пароходов, надменных, роскошных, стоявших у своей особой пристани. Хорейс уставился на них, как будто видел впервые. Ему была знакома эта более спокойная, более тихая пристань для роскошных речных пароходов. Он когда-то мечтал о том, как войдет на борт одной из этих сказочных речных королев, чтобы совершить долгое, неторопливое путешествие. Теперь эти суда не были сказочными, и он шел к ним с одной только мыслью. Он проталкивался между группами матросов и зевак, мимо испанцев, продававших цветы, и черных грузчиков, спешивших от одной пристани к другой, и не видел никого, устремив глаза на гордый, ярко освещенный плавучий дворец, под названием «Принцесса».

Отлично понимая, что его могут схватить как не имеющего права входа на судно, он сбежал по деревянным ступеням на пристань, потом по широким сходням на палубу. Если его поймают, он разыграет роль дурачка, скажет, что только что приехал из Джорджии и не знал, что запрещается посмотреть такой великолепный корабль. Он прохаживался по широкой лакированной нижней палубе, глазея на разные украшения; он заглядывал в ярко освещенные залы для танцев, где хрустальные люстры отбрасывали узорчатую тень на нарядные потолки, крытые темной панелью. На борту было уже много пассажиров, большинство из них прекрасно одеты, они болтали и смеялись с тем возбуждением, которое возникает перед началом развлекательной поездки. В барах сидели богатые мужчины, положив лакированные сапоги на полированные медные поручни; их дамы гуляли по палубам или сидели в удобных гостиных и болтали. Сквозь широкое окно был виден неизменно присутствующий профессиональный пароходный игрок в карты, уже занятый своим делом в углу большого салона.

Стоя у поручней верхней палубы, где было тише, Хорейс смотрел в сторону большого изгиба Миссисипи, где «Принцесса» поплывет завтра утром. У него забилось сердце, и капельки пота выступили на лбу, несмотря на холодный ночной воздух. Он был одинок. В его жизни больше никогда не будет женщины, но в душе у него возникало какое-то новое требовательное чувство, очень похожее на влюбленность. Он положил руку на полированные поручни, погладив их, затем быстро прошел по великолепной палубе и поднялся по узкой деревянной лесенке к каюте капитана.

Он знал, что капитан речного парохода на Миссисипи — существо высшего порядка, неприкасаемое для простых смертных, — существо, которое нельзя беспокоить, но он уже не мог остановиться. Перед ним возникла тяжелая дверь красного дерева с золотыми буквами «Каюта Капитана»; он постучал громче, чем хотел, — и, не ожидая ответа, открыл дверь и вошел. Капитан, высокий рыжебородый мужчина с надменным выражением лица, вскочил и схватил пистолет.

— Кто позволил вам входить ко мне в каюту?

— Умоляю вас простить меня, сэр, — сказал Хорейс, — но я влюбился в ваш пароход и я хотел бы у вас работать.

Капитан медленно опустился в кресло, сдвинув свои рыжеватые брови.

— Кто сказал вам, что мне нужен казначей?

— Никто сэр. А вам нужен?

— Как вас зовут? Откуда вы? И почем я знаю, не мошенник ли вы?

— Меня зовут Хорейс Гульд. Мой отец Джеймс Гульд, владелец плантации Сент-Клэр на острове Сент-Саймонс. Я был в Йеле два года и я не мошенник. Я просто хотел бы работать на «Принцессе».

Капитан помычал.

— Мне нужна работа и я уверен, что буду хорошим казначеем.

— Но как, черт возьми, вы узнали, что мне нужен казначей?

— Я не знал, сэр.

— Так вот, нужен. — Капитан отодвинул назад свою фуражку, обильно обшитую галуном. — Это мой большой рождественский рейс. Мы отходим завтра утром, а новый казначей не явился, так что мне ничего не остается, как взять вас. Моего прежнего казначея застрелили на борту «Принцессы» на прошлой неделе. Вы займете его место.

Глава XIV

Перед отъездом в церковь Мэри зашла в кухню, чтобы оставить маме Ларней последние инструкции. В этот день у них обедала семья Томаса Батлера Кинга, и так как у мисс Кинг бывало прекрасное угощение, то и в Сент-Клэре все должно быть как следует.

Ларней осмотрела Мэри, начиная с ее новых сафьяновых полусапожек и кончая зеленой бархатной шапочкой, под цвет ее новому зеленому бархатному платью с рукавами-буффами. — Мисс Мэри, ты красива как твоя ангел мама.

— Ну, спасибо, но ты и должна одобрять, ведь ты помогала сделать мой новый наряд. Как там пирожки, которые пекла Ка? Удались?

— Не будет сегодня пирога. Ларней тебе могла сказать, что моя девочка Ка не умеет печь пироги. Сегодня подаем яблочный пирог, Ларней пекла. — Она вытерла руки передником и подошла к Мэри. — Мисс Мэри, я хочу до обеда узнать, нет ли письма от моего мальчика.

— Мама Ларней, ты знаешь, что я скажу после возвращения.

Ларней отвернулась.

— Масса Джеймс больше не ждет.

— Ты это говоришь потому, что папа перестал ездить в Джорджию каждый день? Просто ему не хочется. Я уверена, что мы сегодня получим письмо. Раз он не приехал домой на Рождество, я уверена, что будет письмо.

— Если не болен и не умер.

— Мама Ларней!