Лариса Черногорец - Не любите меня! Господа!
— О! Нет! Только не это. После того, что мне пришлось пережить я и думать об этом не могу без содрогания.
— Ну, Юленька, второй раз всегда легче…
— Барыня, — вошедший лакей низко поклонился, — барин Илья Иванович Юсупов прибыли и ожидают…
— Бесстыдница ты, Юленька, заставляешь ждать такого кавалера! — она пробормотала в полголоса — Если б он тебя еще от этой твоей тюремно-медицинской блажи отговорил — цены б ему не было…
Они подъехали к особняку Семеновых, когда там уже вовсю гремела музыка. На улице было тепло, поэтому летняя веранда была превращена в танцевальный зал, а аллеи сада были уставлены скамейками и летними столиками для гостей. Юлия с маменькой присели перед Семеновым в реверансе и преподнесли драгоценный подарок — саблю с инкрустацией ручной работы, украшенную сапфирами и борзого щенка, — Семенов был знаток утиной и заячьей охоты. Просиявший именинник расцеловал обеих, тут же пригласив на открытие весенней охоты.
— Жаль, эх, жаль нету батюшки вашего, а что, не вернется ли он к тому времени?
— Нет, — Юлия горестно вздохнула, — дела продержат его в Тюмени до конца мая, а уж потом…
— Ну, ничего, ничего, мы с ним на осенней и зимней охоте нагоним упущенное, а пока… Надеюсь, что два его любимых сокровища не будут скучать в нашем обществе на открытии. Жду вас. Мои лучшие жеребцы к вашим услугам! Моя супруга завтра же отправит вам письменное приглашение.
Ароматы весеннего города, вечерние огни звезд, теплые ладони Ильи, шампанское, танцы, — у Юлии кружилась голова. Ей вдруг так захотелось, чтобы кто-то любил её, любил всем сердцем, чтобы сильные мужские руки прижимали её к себе, чтобы от любви и страсти горело все тело…
— Я тебя украду… — тихонько проскользнув через веранду в сад, а оттуда за ворота Илья поднял её на руки и усадил в карету, — не могу больше, с ума схожу от тебя. Ты моя! Моя, слышишь?
Она молчала, она только подставляла губы под его горячие поцелуи, таяла в его нежности. Он внес её на руках в свой дом и уложил на большую широкую кровать и лаской отвоевывал поцелуй за поцелуем. Она тонула в его глазах, слова любви, которые он шептал ей на ухо, были именно теми словами, которые она хотела слышать в этот момент, ей было так хорошо, как не было никогда и ни с кем. Истомин, муж, — никто не мог сравниться с ним в нежности и страсти. Она не любила — она пылала, так она чувствовала впервые за всю свою жизнь. Какая она была глупая, что не подпускала его к себе близко. Такого красивого, сильного, нежного, искреннего, изголодавшегося по любви и ласке и щедро одаривавшего её всеми этими сокровищами. Словно котенок, она свернулась клубочком рядом с ним — большим, сильным, теплым и уже почти родным, и заснула, заснула так крепко, что сначала даже не видела снов. Но потом вдруг не то сон, не то явь окутали её. Она брела по ночной улице и искала Истомина. Она помнила, что должна увидеть его и что-то ему сказать. Ветви деревьев цепляли её платье, ветер поднимал с земли сухие опавшие листья, дождь с градом били ей в лицо, но как умалишенная она шла сквозь бурю, надеясь разыскать Андрея. Она знала, что нужна ему. Внезапно, откуда-то из-за поворота вышел он. В длинном плаще и шляпе он прошел мимо, словно не замечая её. Она коснулась его руки, но он словно не почувствовал. Что это? Он не видит её! Он её не видит! Она что, привидение?
— Андрей! — Она закричала во весь голос. Истомин не слышал её. Андрей! Андрей! Она кричала все громче!
— Андрей! — с криком она села на постели.
— Ну, ну, хорошая моя, — Илья погладил её по голове и придал к себе, — это бывает, ничего, успокойся, он сейчас в безопасности, дома.
— Прости меня, это тоже моё проклятье, я кричу каждую ночь. Мне опять снился кошмар. Не подумай, пожалуйста, я не думала о нем сегодня совершенно, мне было хорошо, так хорошо с тобой. Я была сегодня с тобой, — не с ним — с тобой, только с тобой, и душой и телом. Мне нужен ты, — только ты.
— Илья улыбался и смотрел на неё с нежностью.
— Ты думаешь я не чувствовал, — меня очень трудно обмануть. Я знаю, что ты была искренна этой ночью. Мне тоже было с тобой очень, очень хорошо. Спи… Еще пара часов до рассвета.
— Я не могу!
— Почему?
— Что маменька скажет? Я думаю она сходит с ума.
— Приготовься что-нибудь соврать. Думаю, прием у Семенова закончится только на рассвете, можно будет придумать что-нибудь.
Юлия смущенно уткнулась ему в плечо:
— Я такая голодная!
— Сейчас мы утолим твой голод и в прямом и переносном смысле.
Он снова окутал её лаской и нежными поцелуями, и она провалилась в глубокий любовный омут.
* * *— У тебя же сегодня выходной? — Юсупов с удивлением смотрел на Юлию, вошедшую к нему в кабинет, — зачем же ты, после такой ночи, ты же не спала!
— Ты тоже! Я не могла не прийти, я хотела тебя видеть.
— Я тоже, поверь, но я бы обязательно приехал к тебе вечером.
— Я хотела тебя видеть прямо сейчас! И к тому же я спала почти весь день. Скоро конец твоей работы и я заберу тебя и увезу. Ну, а завтра, как обычно — снова на работу.
— Ты никогда не останавливаешься! — Илья подошел к ней и нежно поцеловал.
— Позволь мне тебе помочь. Ну не сидеть же мне здесь сложа руки.
— Ну бог с тобой — присядь, просмотри вот эти бумаги — он кивнул на стол, заваленный кипами заявлений от заключенных, а я …
— Илья Иванович! Там тяжелый, кажется тиф!
— Юлия! — голос Ильи загремел металлом, — из кабинета никуда, жди меня здесь!
— Я с тобой!
— Нет! — Его взгляд метнул молнию, — Это уже не игрушки! Жди здесь.
Он надел повязку и вышел.
Она не видела его таким никогда. Даже страшно стало — ого каков он в гневе, с таким и не поспоришь! А у него характер! Надо же, только что пылал от любви и таял в её объятьях, а тут — какая перемена. Кремень. Она послушна села к окну и стала наблюдать за тем, как заключенные мели тюремный двор. Спустя несколько минут она услышала шорох за спиной и удавка сдавила ей горло. Грудь разрывалась от нехватки воздуха, она отчаянно пыталась вырваться. Ей воткнули в рот кляп и ослабив удавку надели на голову серый мешок. Теряя сознание, она чувствовала, как её несли по лестнице. Лязгнул один замок, другой, третий, раздался скрип открываемой металлической двери. Её бросили на пол. Она больше ничего не чувствовала и не помнила.
Кто-то лил холодную воду ей на лицо. Вокруг был смрад, вонь и дикий хохот. Она очнулась и огляделась — она была посреди мужской камеры. Добрых три десятка заключенных смотрели на неё с вожделением и дико хохотали.
— Ай да лялю нам кум подкинул, ай да кум! Повеселимся!
