Екатерина Мурашова - Представление должно продолжаться
– Огромность и неуспокоенность… Между другими людьми и миром есть граница. Но не у него. В него, как в море, все время что-то втекает и из него вытекает. Процесс, ни на минуту не останавливающийся.
Но вообще-то, если смотреть в корень, кузены похожи между собой. Макс – утонченно-ярок. Алекс – утонченно-тускл. Старея, второй становится более уместным, чем первый.
– Мне жаль, – сказала Атя, склонив головку.
– Мне тоже. Но что поделать?
Вокруг морем разливалось царство солдат и семечковой шелухи. У входа в вокзал оркестр играл «Пупсика» и «Большую крокодилу». Все ехали к новой жизни. Светило солнце.
* * *Атя упавшим крестом, раскинув руки, по-звериному выла на могиле деда Корнея. Четыре разноцветных собаки подскуливали ей в такт. Ботя рядом деловито и сосредоточенно, сопя и не поднимая взгляд, сажал цветы на могиле колдуньи Липы.
Оля стояла с лейкой в руках и невыразительным голосом пересказывала непонятно кому историю Корнея и Олимпиады.
Потом Атя встала с глазами красными, как у вурдалака, и сказала: Оля, перестань наконец нудить. Скажи толком: что теперь Владимир? Что Липины коты и филин Тиша? Где Мартын и его собаки? Где Филипп?
Оля послушно прервала рассказ и объяснила, что Владимир уже больше недели ни с кем не разговаривает, сидит, свернувшись в клубок, в темноте в каморке, где умер Корней, еду берет только у Агафона, который раскладывает ее в ряд у его ног, и он же горшок выносит.
Филипп лежит в горячке на втором этаже Синей Птицы. Третьего дня он уж вроде оправляться начал, вставать, но увидал случайно в окно княгиню Бартеневу и – все опять по новой. Бредит о своей Синеглазке, зовет ее, горит, плачет. Ходит за ним Феклуша, и вроде доктор сказал, что кризис миновал и жить будет.
Мартын со своими псами проживает пока в усадьбе, но собирается уезжать от греха подальше, у него где-то под Воронежем вдовая младшая сестра, давно звала к себе погостить или насовсем. Готов забрать с собой внука, покудова его деревенские не прикончили, как мать, но разве Любовь Николаевна и Филипп Владимира отдадут?
Филин Тиша и коты караулят избушку покойной Липы. О том месте уже дурная слава пошла и даже по свету туда никто не ходит – говорят, что дух колдуньи всякому отомстит.
– Это хорошо, что они так говорят, – в Атиных ореховых глазах блеснули красные огоньки гнева. – А дух… он уж постарается. А мы ему, если что, поможем. Верно, Ботька?
* * *Полосатый ситец на креслах и диване в гостиной хоть и выцвел изрядно, но все еще смотрелся хоть куда. В зеркале, обрамленном кленовыми листьями, отражались супруги Кантакузины, сидящие бок о бок: утешительная картина чинного семейного досуга.
– Алекс, Макс в плату за подержание нашей Ати просил тебя написать для его журнала корреспонденцию – взгляд образованного человека на то, что нынче происходит в деревне, и… А что, собственно, в ней происходит?
– Страх и растворение остатков здравого смысла, – сказал Александр. – В Торбеевке всерьез ожидают нашествия русалок и кикимор от девки Синеглазки, в отместку за убийство колдуньи. Малодушие и соглашательство. Милиционерам и следователю из волости все кивали друг на друга и говорили, как при Грозном царе: бес попутал! Дезертиры всем скопом ходят в собор молиться, а эсеровские пропагандисты намедни в часовне у отца Флегонта исповедовались и причащались… Все участвовавшие в беспорядках крестьяне пребывают в великой растерянности и унынии, которые вот-вот перейдут во что-то еще, так как долго самоуничижаться они не умеют и впадают в гнев и обиду на свои же особенности, норовя выместить их на ком-нибудь другом, а авторитетная для них власть нынче практически отсутствует, да и три года войны сделали доступным многое из того, что раньше казалось немыслимым и запретным… Кстати, твой Кашпарек подготовил новое представление – вместе с марионеткой он рывками и переворотами показывает в деревнях и усадьбах историю России с 1905 по 1917 год. Называет это акробатически-политическими этюдами, утверждает в них, что не видать крестьянам земли, как своих ушей, и, учитывая нынешние настроения людей, явно нарывается…
– Я больше боюсь за Атьку и сейчас даже жалею, что привезла ее. Она злопамятна, склонна мстить за обиду, имеет влияние на Ботю и, как это ни странно, в каком-то смысле на Кашпарека. Если она решит отомстить за Корнея и Липу – добром это не кончится.
– Тебе кажется, что живя на улицах, полных дезертировавших солдат и прочего «революционного народа», Анна была в большей безопасности?! Странное мнение… И что, месть, которая уже свершилась, ее не устроит? Никто так и не понял, что именно Владимир и Филипп сделали с погромщиками, но все более-менее здравые мнения сходятся на одном – это был какой-то весьма впечатляющий массовый гипнотический эксперимент…
– Это было без нее, без ее участия, поэтому не считается.
– Борьба партий, классов, стран, мировоззрений – это все чепуха, суета сует, – заметил профессор Муранов, который сидел в кресле у окна, просматривал Овидия и ел с тарелки Лукерьины пирожки с зеленым луком. – Не только злоба против добра, но и злоба против зла разрушает душу человека. Память – это всего лишь таинственно раскрывающаяся внутренняя связь истории духа с историей мира. История духа первична, история мира есть лишь ее символика.
– Вы безусловно правы, Михаил Александрович, – вежливо промолвила Люша. – Именно символика, как вы и сказали. Алекс, так ты напишешь для Макса? Я за тебя пообещала…
– Напишу нынче же, будь спокойна. А тебе наверняка надо отдохнуть. Как вы приехали, ты как будто бы двое суток не только не спала, но даже и не садилась…
– Разгребу, что сумею, и лягу, конечно. Но ясно уже, что ты был прав – я не должна была уезжать, надо было умолять Макса привезти Атьку сюда…
– Люба, перестань, даже сиди ты здесь безвылазно, ты ничего не могла бы изменить в настроениях крестьян Торбеевки. Война, революция, отсутствие понимания происходящего и дремучие предрассудки…
– Ты опять прав, но есть нюанс. Дремучие предрассудки… именно тут я в игре.
– Каким образом?! Они искали сокровища мифической Синеглазки, а теперь ждут ее же мести…
– Так в том-то и дело! Ведь здешняя Синеглазка это в каком-то смысле я сама и есть. Разве ты до сих пор этого не понял?
Александр закрыл рот и сжал пальцами виски.
– Очень точно замечено, Любовь Николаевна, – сказал Муранов. – Я и в Москве это наблюдал неоднократно. Наступили времена, похожие на средневековый гротеск. Время словесных витийств и громокипящих словесных водопадов. Все веры порушены и утоплены в словах и отовсюду лезут такие хари… История, написанная с вдохновением, но без перспективы, на потемневшей, потрескавшейся доске с пятнами плесени по углам…
