Джо Беверли - Сломанная роза
— Меньше всего я думаю о деньгах.
— Ха! Посмотри, как Рыжий с Фламбаром кружат над Англией, — точь-в-точь воронье над нивой! Скоро всем нам придется крепко задуматься о деньгах. — Отец резко поднялся со стула. — Кстати, мне пора вернуться в Бром и заняться собственными делами — конечно, если я не нужен тебе сейчас.
Галеран тоже встал.
— Нет, конечно.
— Тебе предстоит…
Галеран спокойно встретил встревоженный взгляд отца.
— Как видишь, я не киплю от бешенства. Если вдруг потеряю голову, Рауль сильнее меня. К тому же он уже решил стать моим сторожевым псом, а с женщинами он так же нежен, как и ты.
Лорд Вильям нарочито громко откашлялся и пошел прочь. Лагерь у стен замка уже был свернут, и вскоре всадники и повозки превратились в тонкую линию вдали, а потом и вовсе исчезли из виду. Галеран смотрел со стены на окрестные земли, будто видел их впервые. Теперь, когда ушло войско отца, Хейвуд стал больше похож на родной дом. А враг остался внутри.
Галеран послал нарочного с приказом снять стражу у дверей Джеанны и передать ей, что она может вернуться к своим обязанностям, но не должна покидать замок. Затем, хотя это было ему противно, переговорил с Уолтером Мэтлоком, отдав ему распоряжение применить при необходимости силу, если Джеанна все же решится бежать.
Далее он послал за столяром и заказал ему новую кровать. Тюфяки тоже велел сменить, надеясь таким образом начать все сначала.
Потом приказал оседлать лучших лошадей, собрал лучших гончих и двух соколов, призвал четырех вооруженных солдат и отправился показывать Раулю свои земли, а заодно и поохотиться. Поездка могла занять несколько дней, если останавливаться у крупных арендаторов и говорить о делах с деревенскими старостами. Конечно, если не ограничиваться крупными селениями, а навестить еще и хутора, то можно проездить и месяц, но так тешить свою трусость Галерану все же не хотелось.
7
Как только Галеран уехал, Алина поспешила к Джеанне, поминая по пути недобрым словом тех, кто бежит от трудных вопросов, которые требуют немедленного разрешения. При этом она имела в виду не только Галерана, но и этого чужака, Рауля де Журэ. Такие-то и прячут трусость за улыбками, а в решительный момент отправляются на охоту.
Алина, никак не могла забыть то смешанное чувство радости и животного страха, какое охватило ее два дня назад при известии о возвращении Галерана. Только сейчас она начала робко надеяться, что отныне жизнь в Хейвуде не превратится в кромешный ад, но при этом вовсе не рассчитывала, что ада удастся избежать совершенно.
Джеанна стояла на крепостной стене и глядела вслед удалявшимся всадникам. Алина остановилась поодаль, не желая нарушать ее уединения в совсем непонятный ей самой миг.
Она хорошо знала и горячо любила свою кузину; понимала, что окаменевшее лицо Джеанны, которое другие могли бы счесть равнодушным, скрывало нестерпимую душевную боль. Жаль только, что эту маску безучастности так легко было истолковать превратно.
Как в тот день, когда умер Галлот.
Алина до сих пор винила себя в том, как отнеслась тогда к Джеанне. Она обожала маленького племянника и была потрясена случившимся. Поэтому просто не заметила горя осиротевшей матери и, вместо того чтобы остаться рядом с нею и утешить ее, кинулась в часовню, ища в молитве утешения себе. Будь она рядом с Джеанной, та не оказалась бы в объятиях Лоуика и Доната теперь не связывала бы ей рук.
Да, в ту страшную ночь все могло быть иначе, и тогда благополучное возвращение Галерана стало бы для них с Джеанной великой радостью. Теперь же Алина содрогалась при одном воспоминании о времени, прошедшем между первым появлением Галерана у ворот Хейвуда и утром, когда он въехал в замок.
Когда в зал ворвался стражник с криком: «Едет лорд Галеран!», Алине показалось, что Джеанна вот-вот лишится чувств. Она побледнела, как плат, и нельзя было понять, страх или потрясение вызвали эту мертвенную бледность.
Лоуик бушевал и возмущался, однако довольно скоро понял, что, оставаясь в замке, обрекает себя на верную смерть.
Здесь, в этом зале Джеанна хладнокровно убеждала его ехать как можно скорее. Алине хотелось встряхнуть хорошенько кузину, согнать с нее оторопь, заставить сказать хоть одно теплое слово о возвращающемся невесть откуда муже, а не хлопотать о безопасности любовника.
Джеанна, надо признать, во всеуслышание отказалась покидать Хейвуд, говоря, что не намерена бежать от законного мужа. Правда, любви к мужу в ее словах не было заметно.
— Джеанна, госпожа моя! — взывал к ней Лоуик, и в его голосе слышалась неподдельная тревога. — Как же мне оставить тебя одну с этим человеком? Ты должна уехать со мною, здесь и ты, и ребенок в опасности!
— Раймонд, Доната может не выдержать бешеной скачки.
— Так оставь ее с Алиной. Алина спрячет ее.
— Но я кормлю ее грудью!
— Кормилица, быть может…
— Нет, я не желаю спасать себя такой ценой. Моя дочь будет вскормлена молоком родной матери.
— Какое молоко, он ведь задушит тебя!
Лоуик попытался увести Джеанну силой, но она выхватила нож, а ее охрана взялась за мечи. Люди Лоуика тоже обнажили клинки, но их было гораздо меньше, и потому они, не проронив ни звука, все же вышли следом за своим господином в глухую ночь.
Джеанна под защитой нескольких солдат проводила Лоуика до потайной дверцы в крепостной стене. Алина не отставала от них ни на шаг, желая лично убедиться, что виновник всех тревог вот-вот оставит Хейвуд.
Напоследок Лоуик предпринял еще одну тщетную попытку уговорить Джеанну, потом преклонил колено и поцеловал ей руку.
— Храни тебя бог, любовь моя. Я еду к епископу и буду умолять его о помощи. Он замолвит за нас словечко королю. Я найду способ защитить тебя, и мы непременно будем вместе.
Увы, Джеанна не проронила ни слова.
Алина пробормотала себе под нос: «Скатертью дорога», — и от всей души пожелала Лоуику поскорее обратить свои притязания на другую владетельную даму.
Уже спеша обратно в башню, она упрекала себя в несправедливости. Раймонд был искренне предан Джеанне. Возможно, потому и Джеанна оказалась беззащитна перед ним.
Опасения Лоуика за жизнь Джеанны и Донаты вовсе не были беспочвенны. Мужчины безжалостны к неверным женам и незаконным детям; сознание этого витало над Хейвудом всю долгую, бессонную ночь. И Алина горячо молилась Марии Магдалине, покровительнице падших женщин.
Потом наступил долгожданный рассвет и закончилась мучительная неизвестность, хотя никто еще не знал, чего ждать от нового дня. Внешне спокойная, Джеанна отдала последние распоряжения стражникам, убедилась, что ее слова поняты верно; затем привела себя в порядок и отправилась в зал.
