Мэри Белоу - Танцуя с Кларой
Если бы она могла ходить, он бы оставил ее и ушел в дождь. Он не хотел смотреть ей в глаза. Но будь он проклят, если отведет взгляд.
— Да, — ответил он. — Если вы все это знали, Клара, то почему же вышли за меня замуж?
— Мне двадцать шесть лет, — сказала она. — Я уродливая калека. Мне продолжать?
— Вы не уродливы. — Казалось, его губы не до конца ему подчинялись.
— Добрее использовать слово «некрасивая»? — сказала она. — Хорошо, тогда я некрасива. Мы оба вступили в брак, чтобы удовлетворить наши желания, Фредди. И пока все было не так уж ужасно, правда? Давайте довольствоваться этим. Не нужно говорить мне о своей любви, потому что я знаю, что это ложь. Я не ребенок.
— Мои извинения, мадам, — сказал он.
Она посмотрела на него и вздохнула, гневное выражение на ее лице смягчилось.
— Я только что совершила непростительную глупость, — сказала она. — Это всего лишь немного раздражало. Мне бы следовало и дальше молчать. Так было бы лучше. Я смутила вас, правда?
— Напротив, — сказал он. — Всегда лучше иметь отношения, основанные на правде. Да, мои долги оплачены, мэм. И других, которые могли бы причинить ущерб вашему состоянию, не будет.
Она молча смотрела на него в течение нескольких мгновений, а затем еще раз вздохнула и опять положила голову ему на плечо.
— Я глупа, — сказала она. — Простите меня.
— Тут нечего прощать, — ответил он.
Он более получаса чопорно и безмолвно держал ее на коленях, но наконец дождь прекратился, и он все так же молча поднял ее и понес к дому, ступая по мокрой траве. Замешательство и унижение, которые он испытывал, были более тяжелым бременем, чем женщина, которую он нес на руках. Она знала правду. Конечно же, она знала. На самом деле, он никогда и не верил, что она не осознает реальное положение вещей. Она, должно быть, и раньше сталкивалась с охотниками за состоянием. Но раз уж она приняла его предложение, правила хорошего тона требовали, чтобы они оба продолжали этот спектакль.
Возможно, слова, которые он ей говорил, были фальшивыми. Но он честно играл свою роль. Все, что он делал с нею и для нее в течение двух прошедших недель, было направлено на то, чтобы продемонстрировать ей любовь, которой он в полной мере не испытывал. Он старался быть добрым и благодарным по отношению к ней.
Он занес ее в дом и поднял по лестнице в гардеробную. Усадив Клару в кресло, он потянулся к сонетке.
— Я распоряжусь насчет горячей ванны, — сказал он. — Не хочу, чтобы вы простудились. Горячий напиток после ванны, и, по крайней мере, час в постели.
Она решила обратить все в шутку и весело спросила:
— Это приказ, сэр? — Но было уже слишком поздно для притворства.
— Это приказ, мадам, — сказал он, поворачиваясь к ее горничной, с похвальной скоростью явившейся по вызову. Отослав девушку на кухню распорядиться насчет горячей воды, он покинул комнату жены, даже не взглянув на прощание в ее сторону.
Больше он не заходил к ней ни в гардеробную, ни в спальню до самого своего отъезда в Лондон на следующее утро. После завтрака в присутствии компаньонки он церемонно попрощался с женой и сказал ей, что уезжает на месяц. В действительности, он был полон надежды, что его отсутствие продлится гораздо дольше.
Клара много плакала в одиночестве, однако, не могла скрыть предательских следов под глазами и на лице. По крайней мере, не от близкой подруги. Но на первых порах Гарриет помалкивала.
— Ты запретила мне говорить что-либо против него, — выпалила она как-то после обеда через несколько дней после отъезда Фредерика. — Но я не могу этого больше выносить, Клара. Мне больно видеть тебя такой несчастной. Я ненавижу его.
— Это целиком и полностью моя вина, — сказала Клара. — Я не позволю сваливать все на Фредди, Гарриет.
И она все ей рассказала про тот ужасный день. За несколько дней до этого она решила что-нибудь ему сказать. Спокойно и разумно. Она подумала, что они знали друг друга уже достаточно долго и испытывали взаимную симпатию, достаточную для того, чтобы сказать друг другу правду. Если бы они прекратили притворяться, было бы намного лучше.
Они бы смогли сосредоточиться на построении дружбы.
— Мы могли стать друзьями, — убеждала она недоверчивую подругу. — Мы много разговаривали в течение недели после нашей свадьбы, Гарриет. И смеялись. Я никогда в жизни не смеялась так часто за столь короткий отрезок времени. Я хотела избавить его от неловкости. Мне казалось, не имеет значения, что мы друг в друга не влюблены. Я думала, что мы могли бы признать это. Но я ошиблась.
— Этому мужчине не могло понравиться, что его маленькую игру разоблачили, — горько сказала Гарриет.
— Наверное, нет, — печально согласилась Клара. — Но то, как я это сказала, разрушило все. Я была раздражена, потому что мы укрылись от дождя в беседке, и было так прекрасно и уютно просто находиться там вдвоем. А он продолжал говорить эти глупости и все портить. Я оказалась не в состоянии разумно, как планировала, объясниться с ним. Я была сердита и говорила неблагоразумно.
— Просто находиться там вдвоем, — повторила Гарриет, внимательно глядя на нее. — Почему ты разозлилась, Клара? Потому что он продолжал тебе лгать, когда в этом уже не было необходимости? Или потому что это ранило твои чувства?
— Ранило чувства? — Клара непонимающе посмотрела на подругу. Ей захотелось прикрыть руками лицо, словно защищаясь. Она знала, что Гарриет собиралась сказать, но не хотела этого слышать.
— Потому что, произнося эти слова, он на самом деле так не думал, — пояснила Гарриет. Тебя ранило то, что он не любил тебя, в то время как говорил, что любит?
Клара медленно выдохнула.
— Я выходила за него замуж не по любви, — сказала она. — Ты знаешь это, Гарриет. Я получила все, чего я хотела от брака. Респектабельность и … еще раз респектабельность.
Однако, когда она оставалась одна, то продолжала плакать. И никак не могла остановиться, так же как не могла заставить себя собраться и продолжать ту жизнь, которая была ей так хорошо знакома. Жизнь, которую на краткий миг осветило волшебство. В конце концов, она знала, что медовый месяц не мог длиться вечно. Она вообще не ожидала, что у нее будет медовый месяц, когда давала согласие на брак. Столь многого она даже не ждала.
Она во всем винила себя. Потому что, даже если его слова и были лживы, к ней самой он хорошо относился. И жизнь на протяжении тех двух недель стала почти невыносимо насыщенной. Ей стало необходимо слышать звук его голоса, его смех, видеть его глаза. Она жаждала ощущать ночью прикосновения его тела и тепло его губ на ее собственных губах.
