Джуд Деверо - Черный Лев
Но тот был совершенно безумен и нападал, словно сорвавшийся с цепи!
Ранулф потер глаза, словно пытаясь стереть ужасные воспоминания. Он хорошо знал, каково это – быть молодым и страстно влюбленным.
Любовь? Что он знал теперь о любви? Девушка легко очаровала его, но, получив обручальное кольцо, мгновенно изменилась. Стала холодна, вовсе не казалась счастливой, как была когда-то в доме отца. Все указывало на подлый заговор. Все подтверждало правоту мальчишки.
Мысли теснились в его голове.
Окончательно расстроившись, он разделся, подошел к кровати. Холодная пустота открылась перед ним. Не потрудившись одеться, он вышел в коридор и толкнул дверь спальни Лайонин. Она не проснулась, пока не ощутила, что ее бесцеремонно поднимают вместе с обвившимися вокруг тела одеялами и простынями.
Темные глаза Ранулфа казались еще чернее в полумраке. Щеки покрывала густая щетина. Он молча нес Лайонин, не глядя на нее, а она жаждала его взгляда, нежного слова.
Наконец он швырнул ее на перину широкой постели. Только тогда она заметила его наготу, и сердце забилось сильнее, когда взгляд его упал на ее бедро, видневшееся из-под одеял.
– Какова бы ты ни была, ты моя жена и не прогонишь меня из постели.
Он забрался на кровать рядом с ней и расправил одеяла.
– Ранулф… – начала она.
– Не желаю говорить об этом дне. Никогда. Мальчишка мертв, но я обязательно узнаю, говорил ли он правду.
– Откуда тебе знать? Я готова все…
– Нет. Твои губы нужны мне совсем не для этого. Широкая ладонь легла на ее живот. Он почувствовал, как она сжалась и застыла. Что, если по-прежнему думает о мальчишке?
Он силой привлек ее к себе, заставив охнуть от боли.
– И сейчас думаешь о нем? Хочешь, чтобы рядом был он?
– Нет! – выдавила она, пытаясь отстраниться. – Пожалуйста, не мучай меня. Я буду лежать смирно. Тогда будет не так больно.
Он отпустил ее руку и задумчиво нахмурился:
– Прошлой ночью… после пожара… я опять сделал тебе больно?
Она молча кивнула.
– Черт! Ты сама меня до этого довела! Я знаю тебя всего несколько недель, но ты перевернула всю мою жизнь. Утром я прочитал письмо, написанное тобой мальчишке, которого мне пришлось убить. У меня нет доказательств твоей невинности. В день нашей встречи ты буквально бросилась мне на шею. Откуда мне знать, может, ты точно так же вела себя с другими мужчинами? Я женат на тебе всего три дня и за это время дважды изнасиловал, да еще и убил из-за тебя мальчишку! И все же, когда ты лежишь здесь, укрытая только своими волосами, я безумно хочу тебя.
Лайонин разрывалась между желанием вновь испытать нежность его поцелуя и стремлением избежать того, к чему эти поцелуи вели.
Он притянул ее к себе, и она зарылась лицом в густую поросль завитков на его груди, с наслаждением потершись щекой о мягкие волосы.
– Я пока еще ничего не знаю о твоей верности, но желаю тебя больше, чем любую женщину, которую когда-либо встречал. О нет, не отстраняйся. Больше я не причиню тебе боль. Боюсь, тебе плохо пришлось в моих объятиях, но я постараюсь возместить все, что мы успели потерять.
Он припал к ее губам и стал нежно целовать, прежде чем чуть прикусить нижнюю губу и упиться медом ее рта. Лайонин таяла от каждой ласки, любого его прикосновения. Он уложил ее на спину, и она оцепенела, предчувствуя наступление боли, жалея, что приходит конец сладости его поцелуев. Но он, казалось, ничего не заметил и продолжал осыпать поцелуями ее лицо, пробовать на вкус мочку маленького уха.
Его губы скользили по ее горлу, заставляя ее выгнуть шею отдаться ему более полно. Одна рука гладила ее бедра и талию, а когда длинные пальцы коснулись ее груди, она едва lit запротестовала, но ощущения были такими чувственными, что сопротивление длилось не дольше мига. Его губы медленно спускались ниже, зажигая новые, восхитительные огоньки.
Голова Лайонин кружилась, все вокруг исчезло, оставив только неудовлетворенное желание чего-то неведомого. Казалось, у Ранулфа вдруг появились сотни рук, тысяча губ. И все гладили, ласкали, возбуждали ее. Неведомые доселе ощущения пронзили ее тело. Она лихорадочно зарылась руками в его волосы, ее пальцы дрожали от напряжения.
– Львица, моя сладостная Львица, – пробормотал он, и она окончательно обезумела, сотрясаемая огнем наслаждения. И тогда он вошел в нее. Больше не было ни страха, ни боли, только сжигавшее и ослепившее ее желание.
И Лайонин, еще недавно неопытная девочка, отвечала на его безудержную страсть, нежилась в его ласках. Наконец она вскрикнула, впилась ногтями в его спину, выгнулась, чтобы встретить его последний выпад, и забилась в волнах накатившего экстаза. Они неспешно вынесли ее на берег, и она опустилась на белые полотняные простыни. Ранулф попытался отодвинуться, но она вновь прижалась к нему, наслаждаясь его тяжестью, ощущением кожи, покрытой темными волосками, горьковатым запахом мужского пота.
Он игриво потерся влажным лицом о ее шею и чуть отстранился, чтобы видеть ее лицо в свете толстой свечи, стоявшей рядом с кроватью. И нежно откинул с ее виска прядь волос.
– Я угодила тебе? – прошептала она.
Он растерянно поглядел на нее, но тут же весело усмехнулся.
– Если бы ты только знала… – начал он и, осекшись, пробормотал: – Угодила, и очень, и к тому же, боюсь, отняла у меня последние силы.
Он хотел добавить еще что-то, но увидел, как ее веки тяжелеют. Она заснула. Несмотря на усталость, он еще немного полюбовался, как она спит, такая маленькая, хрупкая и молодая…
Порыв страсти прошел, и он вспомнил все события этою дня. Откатился от нее как можно дальше и заснул тяжелым полным кошмаров сном.
Несмотря на весь пыл прошедшей ночи, утро не принесло им ни мира, ни покоя. Смерть Джайлза и злосчастные письма усугубляли боль.
Наконец они погрузились на паром и переплыли на остров Мальвуазен. Лайонин отвлеклась от тяжелых дум при виде красоты и мощи гигантского замка. Блэк-Холл был каменным домом, обставленным с роскошью, которой она никогда раньше не видела. На стенах висели новые шпалеры, привезенные королевой Элеонорой из Кастилии. В освинцованные переплеты окон были вставлены квадратики стекла.
Лайонин видела, как гордится Ранулф своим домом, и разделила бы эту гордость, если бы он дал понять, что она здесь желанна, что он не будет вечно сожалеть о женитьбе на дочери барона.
В своем одиночестве, ибо Ранулфа почти никогда не бывало дома, она пыталась занять себя сложным хозяйством замка.
– Что это ты вытворяешь, пока меня нет? – набросился он на нее как-то вечером, швырнув Ходдеру мокрый плащ. – Уильям де Бек утверждает, что ты вмешиваешься в управление замком! – Лайонин гневно сверкнула глазами. – Заботу о замке я поручил управителю, и он много лет справляется с обязанностями. Он свободный человек, и я не желаю давать ему повод для жалоб.
