Невеста из империи Зла - Эльвира Валерьевна Барякина
Несколько дней назад Алекс встретил Марику на колхозной конюшне. Она угощала хлебом гнедого жеребца по кличке Велосипед. Затаившись, Алекс долго смотрел на нее: тень от подбородка, девчоночьи косички, туго обтянутый штанами зад…
Вспыльчивая, непонятная, чужеродная… И при этом насколько сексуальная! Подойти бы, схватить за косы, развернуть лицом к себе… Только как подойдешь? Визгу будет, крику!
Осторожно прикрыв дверь, Алекс вышел из конюшни, так и не обнаружив своего присутствия.
— Эй, пива хочешь?
Алекс вздрогнул, возвращаясь с небес на грешную землю. С лестницы, приставленной к крыше, на него смотрела Жекина рожа, все еще разукрашенная следами воспитательной работы.
Взобравшись наверх, Пряницкий вытащил из матерчатой сумки пару бутылок «Жигулевского» и завернутую в газету воблу.
— Все-таки пиво — величайшее изобpетение! — сказал он, отколупнув зубами крышку. — Колесо, конечно, тоже ничего, но колесо с pыбой — это извращение.
— Как ты меня нашел?
— А то я не знаю, что ты сюда ходишь за Седых подглядывать!
— Ничего подобного! — принялся отнекиваться Алекс. — Мне просто нравится наблюдать за тем, как работают другие.
Пряницкий посмотрел на него с укоризной:
— Ты хочешь обмануть мое ревнивое сердце? Я же все вижу!
Алекс ничего не отвечал, думая, стоит или не стоит сдаваться на милость победителя.
— А еще кто-нибудь видит? — наконец спросил он.
— Не, — успокоил его Жека. — Кажется, я здесь самый проницательный и догадливый.
— И чем же я себя выдал?
— Тем, что ты не умеешь общаться с женщинами.
От такого заявления Алекс чуть не поперхнулся.
— Я не умею?!
— Конечно, не умеешь! С ними надо построже: пришел, увидел, полюбил. А ты все виляешь вокруг да около — аж смотреть противно.
— Насколько мне не изменяет память, тебе с твоим методом уже отказали половина местных девчонок.
— Подумаешь! — нисколько не смутился Жека. — Зато у меня осталась вторая половина. А эти, первые, просто ничего не понимают в красивых и умных мужчинах.
— Вот и хорошо: значит, поделим их по-братски. Мне — Марика, Вера, Валя и Галина, а тебе все остальные.
Пряницкий немного подумал.
— Так нечестно, — наконец объявил он. — Ты себе самых симпатичных забрал! К тому же у тебя все равно с ними ничего не получится.
— Почему? Думаешь, я для этого слишком красивый и умный?
— Биография у тебя с дефектом, — снисходительно объяснил Жека. — Иностранец ты. У нас почти во всех анкетах существует графа: «Есть ли у вас родственники за границей?» Если есть, то ты автоматически попадаешь в число неблагонадежных. А любовник — это уже почти родственник.
В этот момент на картофельном поле поднялась какая-то суматоха. Студенты собрались вокруг Лядова.
— Пря-ниц-кий! — принялись громко скандировать они.
Жека втянул голову в плечи:
— Кажется, меня хватились…
— Так ты просто удрал с поля без разрешения? — усмехнулся Алекс.
— Думаешь, это было просто?!
— Пря-ниц-кий!
— Ладно, я пошел, — обреченно вздохнул Жека. — Если они порвут меня на тряпки, похорони меня как положено.
Алекс тоже поднялся:
— А я пойду Ленина долепливать. А то к Никаноровне послезавтра комиссия приедет, а у меня еще ничего не готово.
Вообще-то его задело то, что Пряницкий обо всем догадался. И вопрос был не в том, что его застукали за подглядыванием за Марикой: Жека заметил, что Алекс терпел поражение. И это было весьма и весьма неприятно.
«Неужели русские женщины просто боятся со мной связываться? — подумал он, спускаясь с крыши. — Но ведь это чушь какая-то!»
Его удивляла и возмущала подобная несправедливость: ты можешь быть хоть семи пядей во лбу, хоть ангелом во плоти, но если на тебе стоит печать «иностранец», к тебе будут относиться не как к живому человеку, а как к представителю твоей страны.
Общественное мнение — главный советский законодатель — четко определяло, кто, с кем и при каких обстоятельствах должен встречаться. И воевать с ним имело столько же смысла, сколько бежать на танк и кричать: «Задавлю!»
Комиссия для колхоза — это все равно что свадьба для лошади: голова в цветах, задница в мыле. В ожидании высоких гостей «Светлый путь» в срочном порядке чистился и охорашивался. Комиссия была в высшей степени ответственная, и в случае успеха Никаноровна таки надеялась выпросить денег на овощехранилище.
Обычно высоких гостей встречали у здания правления, как раз под памятником Ленину, но на этот раз Никаноровна решила перенести мероприятие к столовой. Дело в том, что голова, сработанная Алексом, хоть и была похожа на оригинал, но что-то в ней явно было не так.
«Кого мне напоминает эта рожа?» — думала Никаноровна. А потом вспомнила, как год назад дочка Зоя водила ее в музей: точно такой же нечеловеческий взгляд был у гестаповца на картине «Мать партизана».
Но переделывать что-либо было уже поздно.
Лядов тоже носился по деревне как ужаленный. По его замыслу студенты должны были встретить начальство высокой дисциплиной, примерным трудом и впечатляющими отчетами.
— Что вы щуритесь, как китайцы с похмелюги! — кричал он на заспанных студентов. — Нельзя сделать лица пожизнерадостней? Завтра нам уезжать назад в город, к мамам-папам, а у вас такой вид, будто вам стипендию не дали. Где Седых с букетом?
Марика, которой поручили одарить комиссию цветами, вышла вперед.
— Ну и где твои цветочки?! — набросился на нее Лядов.
— Я их в комнате оставила, в ведре с водой. Чтоб они не завяли.
— Нет, ну вы посмотрите на нее! Оставила! Дура, что ли? А если комиссия приедет чуть раньше?! А мы благодаря Седых стоим без букета! Иди быстрей за ним, чучело!
Марика всегда терялась перед хамами. Вроде как спорить с ними глупо: дураков лечить — только уколы переводить. Не спорить — еще глупее. Пунцовая от обиды, она чуть ли не бегом кинулась прочь.
«Чертов подлиза! — думала Марика в ярости. — Фиг я тебе чего принесу! Обойдешься без цветочков!»
Марики все не было и не было. Лядов весь извертелся, извелся и исстрадался.
— Как за смертью эту Седых посылать! — кипятился он. — Куда она могла деться?
Воронов поднял руку.
— А я ее у конюшни
